Мария Чепурина - Серебряная книга романов о любви для девочек
– Какие простыни, Вова? – вздохнул кто-то.
– Белые!
– А на Королеву натянем белые тапочки… – хмыкнул Славян, не удержавшись. Бобр набычился и посмотрел на него долгим немигающим взглядом. Ему очень хотелось набить кому-нибудь морду.
Славян выпрямился (он чуток не доставал Бобру до плеча) и тоже уперся в Вована недобрым взглядом. Каждому хотелось сорвать на ком-нибудь злость.
– Ребя, погодь! – тут же полез разводить ситуацию Миха. – Подраться мы всегда успеем. Тут думать надо. Еще идеи есть? Кроме белых простыней?
Все замолчали. И снова будто ледяной смешок прошелестел в тишине.
– Есть! – рявкнул вдруг Бобр. – Придумал!
– Че, синие простыни? – подколол Славян.
Но Вовка на подкол не отреагировал. Радостная мысль осветила его физиономию, будто лампочка Ильича.
– У нас же есть!.. Она и того…
– Чего того? – нетерпеливо переспросила Стю.
– Нарисует!
– Кто?
– Во, – толстый палец Бобра торжествующе уперся в Нюту, – она! Художник. Ферштейн?
Все дружно уставились на Нюту, будто она только что слетела с потолка. Или соткалась из пыльного воздуха, подобно тени отца Гамлета.
– А ведь точно, – с надеждой протянул Славян, – ты ведь черкаешь в своем блокнотике…
– И в художку ходишь…
– Костюмы рисуешь…
– Анька, давай!
– Ура!
– Вы че? – ужаснулась Нюта. – Я не смогу… не умею…
Ей хотелось немедленно исчезнуть. Да вот хотя бы провалиться прямо сквозь сцену, в запыленный подвал.
Но народ, не обращая внимания на ее слабые протесты, уже плясал вокруг в приливе буйного оптимизма.
– Эй! – отбивалась она. – Я не могу…
И тут Олег схватил ее за руку.
– Анька! Молчи! Я в тебя верю! Ты можешь! Ты справишься!
Совсем близко оказались его глаза – верящие, сияющие…
Но тут Бобр могучим плечом оттер Рэда в сторону и на радостях потряс Нюту так, что у нее клацнули зубы. Его распирало от гордости. За нее, ну и немного за самого себя – ведь это он родил гениальную идею.
– Давай, рисуй!
Нюта молча схватилась за голову. Ей было страшно. Ужасно страшно. Но в душе уже рушились крепостные стены, сдвигались железные колеса, открывались потайные дверцы.
– Ладно, – прошептала она, – ладно… Я попробую…
Все было не ладно. Все было совсем не ладно. Наоборот. Был ужас, ужас и еще полный кошмар в придачу.
Никогда раньше Нюта не ощущала такой каменной тяжести ответственности. Груза чужих надежд.
С подготовкой к работе все устроилось на следующий день удивительно быстро. Стараниями Шефа нашлась новая ткань. Притащили краски, губки, кисточки, щетки, банки, тряпки, оставшиеся от Левы. Притащили и установили у стены испорченную декорацию – для образца.
Перед началом Нюта всех выгнала. Если уж суждено ей опозориться и подвести коллектив, то ее позора хотя бы никто не увидит.
Стю, поняв ее без слов, заперла дверь на щеколду. Они остались вдвоем.
Нюта переоделась в старый свитер, походила вдоль рамы. Залила краски теплой водой. Можно начинать. Но было страшно. Очень страшно.
Вот какая странность – вечером на берегу рокочущего темного озера ей не страшно. И даже в темноте на старом кладбище – не страшно.
А тут, средь бела дня, вдруг сделалось невыносимо жутко. Хотелось все бросить и зареветь. У нее ничего не получится. Ничего! Никогда!
– Я не смогу! – с отчаянием простонала она.
– Ты хотя бы начни! Вдруг получится? – заволновалась Стю. – Че сразу-то отказываться?
И другой голос прозвучал в голове: «Я верю в тебя, ты справишься…»
Ладно. Стю права. Надо попробовать. Главное – действовать, как обычно. Как будто это обычное занятие в художке. Сначала – набросок.
Нюта взяла мелок.
Первым делом она отмерила центр, расчертила щит на четыре равных квадрата. Потом прошлась вдоль, намечая то тут, то там линии, фигуры, порой отмеряя расстояние ладонью, порой отходя назад, а порой даже влезая на стул, чтобы дотянуться до самого верха. Линии выходили неуверенными, дрожащими. Но, как ни странно, работа сдвинулась.
Она не сбилась с размера, не намельчила, не перекосила композицию. И ледяной замок, и летящая фигура Ночи получились примерно такими же, как и у Левы. Нюта отошла подальше, чтобы рассмотреть набросок целиком. Она так волновалась, что рисунок плыл перед глазами.
– Стю, глянь…
Подруга встала рядом. Пауза затягивалась. Сейчас скажет, что все криво, косо и уродливо.
– Да в тебе, оказывается, Ван Гог пропадает! Все нормально! – раздался над ухом жизнерадостный голос.
– Стю, хватит издеваться, – отмахнулась Нюта. – Криво, да?
– Ничего не криво!
Нюта начала сердиться.
– Как это – не криво? Я уверена, что криво!
– А вот и нет! Все четко.
Тут Нюта не выдержала и сама уставилась на рисунок. И верно… вроде все четко. Но такого просто не может быть! Она же не умеет рисовать на больших листах! Или, получается, умеет?
Нюта еще раз придирчиво осмотрела набросок.
– Ага! – завопила она радостно. – Вон у Ночи крыло кривое!
– Ерунда, – отмахнулась Стю, – мелочь!
– Волки плохо получились…
– Лучше, чем у Левы.
– Замок перекосился…
– Это у тебя глаз косит.
– Ничего не косит! – обиделась Нюта.
– Значит, мозг перекосило…
– Ты издеваешься?
– А ты? Криво, косо… Говорю же – все о'кей!
Нюта еще раз придирчиво осмотрела набросок. Похоже, Стю права. Только мелкие недочеты. Но ведь надо еще раскрасить…
– Ладно, – кивнула она сама себе, – поехали дальше.
Развела краску пожиже и, как Лева, взяла самую широкую губку.
Мазки поначалу выходили слабенькими, но потом она приноровилась. Краска ложилась хорошо. Осмелев, Нюта принялась писать фон широкими плавными линиями, невольно подражая своему учителю.
И тут в дверь постучали. От неожиданности Нюта вздрогнула и выронила губку. Плюх! На ботинке образовалась веселая цветная клякса.
Стю невозмутимо подошла к дверям.
– Кто там? – спросила она.
– Славян!
– Чего приперся?
– Ну, это… может, помочь надо?
Нюта замахала руками – не впускай, не впускай!
– Ага, – тут же сориентировалась Стю, – надо помочь…
– О! Открывай скорее…
– …нужно взять ноги в руки и сбегать в 38-й кабинет…
– И чего? – Судя по всему, Славян с той стороны двери уже подпрыгивал от нетерпения.
– Ничего. Открой окно и собери побольше снега с подоконника. Только много! Целый сугроб… Скатай в огромный комок…
– И сюда принести?
– И засунь его себе за шиворот!
– Зачем? – глупо спросил Славян.
– Затем! Остынешь. В дверь перестанешь ломиться, нетерпеливый ты мой.
Нюта хихикнула, подобрала губку и принялась рисовать дальше.
Набросав главные цветовые пятна, она снова всмотрелась в картину. Вновь накатила паника.
– Ой, ужас! Цвета глухие…
– А также слепые, немые и одноногие… – подхватила Стю.
– Ты опять? – вскинулась Нюта. – Тебе нравится издеваться, да?
– Балда! – весело отозвалась подруга. – Ну че ты все причитаешь – ужас, ужас? Нормально все. Просто супер!
– Супер?
– Супер, супер!
В дверь постучали.
– Кто там?! – рявкнула Стю.
– Да это я, – прогудел из-за двери Бобр.
– Помочь пришел?
– Угу!
– Так! Вали в 38-й кабинет…
– Снег собирать? – уныло переспросил Вовка.
– Нет. Вскипяти чайник…
– И сюда принести?
– Нет. Вскипяти и вылей себе на ногу.
– На фига? – удивился Бобр.
– Захромаешь и перестанешь сюда бегать.
– А-а-а… – разочарованно протянул Вовка и отвалил.
– И Славяну можешь кипяточку за шиворот плеснуть! Чтоб у него там сугроб быстрее растаял! – крикнула вслед безжалостная Стю.
Нюта выбрала кисть и принялась прописывать детали. Работа ее увлекла. Все удавалось. Черная обводка, синие тени, белые блики. Метель свивалась в спиральные вихри. Снежная королева сжимала тонкие злые губы. Волки летели сквозь тьму. Ночь расправляла крылья.
Нюта несколько раз тронула волчьи морды тоненькой кисточкой – и отошла посмотреть. Стю молча встала рядом. Картина жила. Она получилась немного не такой, как у Левы. Но все-таки получилась! Ура!
И тут в дверь забарабанили кулаками.
Стю, не отзываясь, подкралась, повернула щеколду и рывком открыла. В зал ввалился Олег.
– Вы че молчите, как партизаны? – смущенно пробормотал он и тут увидел готовую декорацию.
Он смотрел на нее, а Нюта смотрела на него.
– Здорово… – сказал наконец Олег.
Взгляды их встретились. Стю, наблюдавшая эту волнующую сцену, вздохнула, как утомленный пылесос. Момент казался удобным. Давай, Нюта, скажи ему о своей великой любви…
Но тут в зал ворвалась целая толпа. Пришли все, кто болтался в этот час в ДК. Даже танцевалка, не имевшая никакого отношения к театру. Впереди, как предводитель дикого племени, выступала Шеф.
Нюту дергали, теребили, кричали в оба уха сразу и тянули за руки в противоположные стороны. Короче, создавали такой шум, гам и тарарам, от которого хотелось не просто провалиться сквозь землю, а провалиться до самого земного ядра. Танцевалка, не понимая, в чем причина веселья, тоже на всякий случай толпилась возле Нюты, исполняя какой-то диковинный канкан. Отбиваться не было сил. Приходилось терпеть нежданные последствия народной благодарности.
