Анна Годберзен - Скандал

– Ты меня унизила, – с горечью произнесла она.

– Я знаю, Пенелопа, но я не хотела этого!

– Они все смеялись надо мной, – она горестно всхлипнула, – Это было ужасно! И все из-за тебя.

– Знаю. Я не могу даже выразить, как мне жаль…

– И ты ничего не сказала. Ничего. Просто молча стояла, будто ничего не произошло. Выслушав мою историю, ты могла хотя бы предупредить меня, но не сказала ни слова. Как ты могла так поступить?

Элизабет принялась теребить вышитый край своей золотистой накидки.

– Пенелопа, я просто лишилась дара речи, иначе бы я… – Она запнулась на мгновение, и это придало Пенелопе уверенности. Ее голос становился все громче и выразительнее.

– Можешь представить, чего мне стоило твое молчание? – Пенелопа поднесла руку к лицу и скорбно покачала головой, пытаясь за маской раненой обиженной жертвы спрятать свою злость.

Элизабет вновь опустила глаза и до боли прикусила губу.

– Нет, наверное, не могу– Элизабет заметила, что скоро испортит накидку, выдернув из нее все нитки, и усилием воли сцепила руки. Потом улыбнулась, пытаясь изобразить радость, – Но только подумай: ты сможешь еще встречаться и флиртовать с множеством разных интересных мужчин, а мне придется навсегда выйти замуж за одного, да к тому же нелюбимого. А ты еще сможешь влюбиться, и не один раз!

– Да, ты права, – сдержанно произнесла Пенелопа. Она приподняла локоток и подождала, пока Элизабет возьмет ее под руку. Вдвоем они медленно прошли мимо величественных полотен в маленькую бело-голубую гостиную, где за ними не могли наблюдать матушка, мистер Янгхем и Ава Астор. Пенелопа перевела дыхание и попыталась изобразить на лице и в голосе некое подобие любезности.

– Ладно, давай больше не будем об этом. В любом случае, Лиз, я не могу долго на тебя злиться. И хочу тебе сказать: где-то я даже рада, что он достанется тебе, а не одной из тех глупых девиц.

Элизабет растерялась от столь откровенного замечания, но быстро взяла себя в руки.

– Спасибо за понимание! Я так тебе благодарна.

Пенелопа попыталась ответить улыбкой, которую можно было истолковать как теплую. Щеки Элизабет заметно порозовели, дыхание стало ровным, руки расслабились. Но чувство вины все равно не покидало ее – Пенелопа видела это и готова была использовать в полной мере. Они присели на маленький диванчик, обитый розовым бархатом, а между ними устроился Разбойник.

– Мне плохо от одной только мысли, что я так оскорбила твои чувства! Было бы ужасно, если бы мы не смогли выполнить наше обещание быть подружками невесты. – Элизабет смущенно улыбнулась, медленно переводя взгляд от черных глаз собаки к голубым глазам его хозяйки.

Пенелопа ответила подруге почти ласковым взглядом. Она заставила себя взять Элизабет за руку, вновь посмотрев на кольцо, и легонько пожать. Этой свадьбе не бывать – если, конечно, она, Пенелопа, возьмется за дело! И она начинала понимать, что чем ближе будет к Элизабет, тем проще будет все испортить.

– Ты правда все еще хочешь, чтобы я была подружкой невесты? – прошептала она.

– Конечно! Кто же еще, если не ты!

– А Диана? Я хочу сказать… Твоя сестра не обидится?

Элизабет покраснела при упоминании сестры, и Пенелопа с затаенной гордостью поняла, что Элизабет пожертвовала отношением Дианы ради нее. Она не могла не рассмеяться при одной мысли, пришедшей ей в голову, и тут же озвучила ее:

– Может, тогда Агнесс Джонс?

Элизабет, похоже, шокировало такое предложение, а затем она тоже рассмеялась над нелепостью этой идеи. Напряжение между ними, казалось, начало исчезать.

– Это было бы катастрофой, – прыснула Элизабет, смахивая слезы.

– Пруди? Я хочу сказать…

– Пенелопа, ты единственная, кто может быть подружкой невесты.

– Хорошо. Отлично! – Пенелопа взмахнула ресницами и взяла обе руки Элизабет. – Решено!

– И еще… В пятницу вечером будет празднование в честь адмирала Дьюи в «Вальдорф-Астории». Это первый наш с Генри выход на публику как пары. Ты будешь там со мной? Как подружка невесты.

– Конечно, – Пенелопа старалась не улыбаться слишком радостно, хотя ее переполняли чувства. Ей уже предоставили первую возможность сделать все для разрушения этого союза.

– Конечно, мне понадобится новое платье для этого события, и последняя примерка состоится в среду у «Лорд & Тейлор», – Элизабет с явным облегчением излагала свой план. – Пойдем со мной, выберем что-нибудь для тебя.

– Хорошо. Но тебе следует подумать прежде всего не о платье, а о том, кто его сошьет. Что цвет белый, это понятно. Шлейф довольно длинный и…

– О, да, – перебила ее Элизабет, и не успела Пенелопа опомниться, как уже выслушивала бесконечный рассказ подруги о сложности выбора между оттенками слоновой кости и яичной скорлупы, о всех видах розовых цветов, о том, кто будет остальными подружками, и о том, как ее на самом деле смущает это огромное кольцо.

Пенелопа сидела и думала о том, что ей надо быть сильной. Сильнее, чем когда-либо.

Младшую сестру Грейсона Хейза больше не вырвет на публике, хотя будет нелегко сдержаться. Она представила себе сияющие глаза Элизабет Холланд на предстоящем свадебном вечере и вновь вспыхнула от ярости. Но несмотря на всю горечь и отчаяние Пенелопа Хейз выдержит. Ее волю не сломить так просто, и она в любом случае победит.

Девушка заставляла себя улыбаться. Улыбающийся друг – настоящий друг, напомнила она себе. И именно такой ей нужно казаться – по крайней мере, сейчас.

21

Из-за раннего прибытия флота адмирала Дьюи в бухту Нью-Йорка вчера и интенсивной подготовки к двум парадам – морскому в пятницу и наземному в субботу – город, похоже, наконец-то заговорил о чем-то еще, кроме помолвки отпрысков семей из высшего общества мистера Генри Шунмейкера и мисс Элизабет Холланд.

– Давай, Чемпион! – крикнул Тедди Каттинг, потрясая кулаком над головой. – Двигай, старая кляча! – добавил Генри менее веселым тоном.

Он сидел рядом с другом на расшатанной старой деревянной трибуне в Морриз-парке, попивая «Пабс» из бутылок с голубыми лентами и заедая соленым арахисом. В общем, они вели себя как мужчины отнюдь не из высшего общества. Ипподром в Бронксе гораздо лучше смотрелся из семейной ложи, но именно в этот день Генри избегал попадаться на глаза отцу. К тому же семейная ложа была слишком роскошной, призванная демонстрировать посетителям избранность и состоятельность владельца. А в данный момент Генри желал только одного: покуражиться в компании веселого приятеля и выпить достаточно пива, чтобы жизнь показалась счастливой и беззаботной.