Анна Годберзен - Скандал

Будь сильной, сестренка, или мир будет к тебе очень жесток.

И больше никакой тошноты на публике!

Пенелопа Хейз сидела в роскошной огромной гостиной с черным полированным полом из орехового дерева и со стенами, обитыми бело-голубым шелком. Поглаживая своего бостонского терьера, она еще раз перечитала телеграмму. Потом бросила рассеянный взгляд в другой конец комнаты, где мать беседовала с Вебстером Юнгамом, архитектором.

Матушка хотела, чтобы все знали о том, что их семья вновь прибегает к его услугам. На этот раз – чтобы построить «домик» в Ньюпорте, сооружение с пятьюдесятью шестью комнатами и мраморными полами. Такую новость обычно не скрывают от окружающих, и матушка делала все возможное, чтобы задержать архитектора еще на какое-то время. Ведь тогда его увидит как можно больше гостей, которые сегодня наверняка придут навестить их семью.

Пенелопа, слегка прищурив глаза, рассматривала свою мать. Эвелин Арчер Хейз была одета в лавандовое платье, для которого была уже слишком стара, и которое невыгодно подчеркивало ее расплывшуюся фигуру. Пенелопа пообещала себе, что никогда не будет и вполовину такой же толстой.

Она поднялась, позволив Разбойнику спрыгнуть с колен, и подошла к одному из инкрустированных зеркал на всю стену, заполнявших пространства между полотнами старых мастеров, чтобы посмотреть на более изящное и привлекательное изображение.

– Пенелопа, следи за этим животным на моем полу, – раздался голос матери.

Пенелопа закатила глаза и капризно выпятила губки.

– Ты же знаешь, что у него подстрижены когти, – недовольно ответила она.

Миссис Хейз всегда была надоедливой особой, но с тех пор, как Пенелопа узнала о помолвке своего Будущего Мужа и Бывшей Лучшей Подруги, в каждом вздохе и в каждом слове матери ей слышались нападки на ее чувства. Она слышала, как миссис Хейз вернулась к своим разглагольствованиям, а затем смяла телеграмму и кинула в серебряную вазу, заполненную желтыми розами. Как же ей хотелось, чтобы старший брат был в Нью-Йорке и защищал ее! Но тон и содержание этой телеграммы привели ее в смятение.

Темные волосы Пенелопы были забраны в высокую прическу с локонами на затылке и открывали ее безупречный чистый лоб. В этом возрасте было модно носить крупные завитушки и кудрявые локоны, но Пенелопа прекрасно знала, что больше подходит ее классическому, чуть удлиненному типу лица. Она критически взглянула на свои брови и ущипнула себя за щеки, дабы вернуть румянец. Потом она без удовольствия взглянула на роскошное бирюзового цвета платье, похожее на морскую пену, провела пальцами ми гладкой шелковой ткани. И тут одна из служанок распахнула огромную арочную дверь и вошла в гостиную.

Мать подала служанке знак, словно не сомневаясь, что посетитель именно к ней, но девушка вежливо кивнула и подошла к Пенелопе. Ну конечно же.

Мисс Холланд только что прислала свою карточку, – поклонившись, сказала девушка.

Пенелопа резко выдохнула при звуке ненавистного имени и вновь посмотрела на себя в зеркало. Секунду она вертела кусочек картона в руках и размышляла. Больше всего ей хотелось отхлестать Элизабет по щекам, но это было бы слишком нежно и деликатно. Нет, эта дрянь заслуживает более жестокой и беспощадной мести, – напомнила она себе.

– Что ж… Мисс Холланд может навестить меня.

– Очень хорошо, – отозвалась служанка и исчезла в дверном проеме из красного дерева.

Пенелопа осмотрелась по сторонам и в который раз отметила, что комнаты в ее доме были намного лучше, чем комнаты в доме Холландов. Слабое утешение, конечно, но все-таки… И хорошо, что матушка здесь, хоть и поглощена беседой с архитектором. Это заставит Пенелопу держать себя в руках и не позволит ей повыдергивать блеклые кудри соперницы и выцарапать глаза. Платье, что было сейчас на Пенелопе, очень ей шло – глубокий вырез подчеркивал безупречную грудь, изящный ворот украшен крошечными волнами, вышитыми золотыми нитями. Девушка подошла к псу, который калачиком свернулся в золотой корзинке, выстланной пурпурным бархатом, взяла его на руки и, прижав к груди, угрюмо прошлась по комнате.

Она услышала объявление о приходе гостьи, включавшее громкое и торжественное провозглашение ее ужасно неблагозвучного имени: мисс Элизабет Холланд. Пенелопу передергивало от одного только звучания… Она зарылась носом в черную шерсть Разбойника и, закрыв глаза, слушала робкие шаги Элизабет по прекрасному паркету Хейзов. Когда гостья приблизилась настолько, что слышно было ее прерывистое дыхание, Пенелопа заставила себя поднять голову и встретилась с ней глазами.

– Пенелопа… – Губы Элизабет дрожали.

Мисс Хейз, прищурив глаза, уставилась на гостью, одетую в платье из золотистого шелка. Воцарилось тяжелое молчание.

– Что? Ты проехала полгорода и не смогла придумать, что сказать?

– Нет, я… я так много должна тебе сказать. Мне так стыдно за тот вечер, и…

– Очень трогательно, – перебила ее Пенелопа, – что ты мне все это говоришь.

Она посмотрела мимо бывшей подруги и увидела, как мать с наигранной радостью встречает Аву Астор, невестку той самой миссис Астор, своей новой подруги.

Элизабет побледнела.

– Нет, нет, все совсем не так! Я понятия не имела, что ты влюблена в Генри Шунмейкера. Ты никогда мне не говорила. Пенелопа, ты должна мне поверить, я очень, очень сожалею о том, что произошло.

Пенелопа фыркнула и демонстративно отвернулась от Элизабет. Правда, перед этим она не удержалась и кинула пару взглядов на огромный алмаз, красовавшийся на левой руке подруги. Бывшей подруги…

– Все равно, я знаю его гораздо лучше, чем ты! Уверяю тебя, Элизабет, миленького любовного романчика у вас не получится.

– Пенелопа, – Элизабет дотронулась до руки подруги, которую та тут же отдернула. – Я не могу объяснить все сейчас, но ты должна мне поверить: я не давала Генри никаких поводов! И когда он сделал предложение, я была вынуждена согласиться. Клянусь, я когда-нибудь объясню тебе все!

Пенелопа посмотрела на умоляющее лицо подруги, еле сдерживавшей слезы, и внезапно поняла, что Элизабет не хочет выходить за Генри Шунмейкера. Это не имело для Пенелопы почти никакого значения, так как она уже пять дней была совершенно разбита и почти физически больна от мысли, что потеряла его. Но было совершенно очевидно, что Элизабет нисколько не злорадствует и не смеется над ней. Кажется, она и вправду несчастна. К тому же с синяками под глазами, изможденная и явно невыспавшаяся. Все это хоть немного да утешило Пенелопу.

Она посмотрела на Элизабет уже куда более мягким взглядом и начала медленно прохаживаться вдоль стены, скрестив перед собой руки.