Елена Искра - В глубине стекла

Официант, приняв заказ, не спеша исчез в глубине заведения — он не торопился, здесь вообще никто не торопился, да и Олегу торопиться было некуда.

Первое полугодие подходило к концу. Олег пришёл после уроков к Вовке «покидать мячик», но народ не собрался: старшеклассники не пришли совсем, а из младших заглянуло только несколько человек. Поэтому Олег сидел с Вовкой в тренерской и в ожидании закипающего чайника грыз сушку.

— Вот, чёрт, — Олег был явно расстроен, — так хотелось поиграть! За день столько в тебе разного накопится, что хочется всё выплеснуть где-нибудь или на кого-нибудь.

— Это точно, — Вовка, в отличие от Олега, был спокоен, — иной раз так доведут, убил бы кого-нибудь, а возьмёшь мячик, врежешь по нему пару раз, и — готово, вся злость прошла. Или с гирей двухпудовой поиграешь, тоже помогает. Хочешь? Возьми, вон в углу стоит. Полсотни раз ей перекрестишься, и злости как не бывало. А кто тебя довёл?

— Никто конкретно, так, в общем.

— А! Опять с выставлением отметок мучишься?

— А ты нет?

— Нет. У меня всё просто: если на уроки ходил и что-то изобразить можешь, получи «пять»; если сачковал или не сачковал, но дистрофик, то «четыре», ну и далее, по убывающей. Двоек, правда, я не ставлю, если что, пишу «освобождён». Чего тут сложного? Ну, у тебя сложнее, надо знания проверить…

— Проверять! Что тут проверишь? Вторая четверть всего шесть недель — не разгуляешься. Не успеешь развернуться, как приходится сматывать удочки, в смысле, выставлять четвертные, а у 10-х и 11-х полугодовые. Вот и начинается знакомая история: кто проболел, кто прогулял, отметок нет, или есть одна, две, по которым и выставить-то ничего невозможно. Это только несведущие в школьной жизни люди считают, что отметка в журнале отражает уровень знаний, ничего, на самом деле, она не отражает. «Пятёрка», кроме отличного ответа, может означать что угодно: что домашнее задание списал удачно, что у меня настроение хорошее было и я «копать» не начал, что с вопросом повезло, или я его просто поощряю на будущее, мол, «учи, отличником станешь». А «двойка», соответственно, наоборот.

— Что же, у тебя отличники в «парах» ходят?

— Нет, конечно, я это к тому, что отметки часто случайными бывают. А когда четверть короткая, ерунда получается. Чтобы объективно отметку поставить, мне нужно каждого минут двадцать погонять, а у меня их чуть не двести душ. Я бы от отметок вообще отказался, во всяком случае, в старших классах.

— А как без них? Что, как в первом классе звёздочки и флажки рисовать? Так ведь тоже — отметки.

— Как в институте: зачёт — незачёт, да ещё экзамен, всё просто и понятно.

— Загибаешь ты, институт — это институт, а школа есть школа. Из института и выгнать можно, и идут туда по желанию, да и народ там повзрослее. А наши, что они понимают? Даже в десятом классе. Мама сказала, что в школу ходить нужно, вот и ходят.

— И нечего им в школе делать, если не понимают, зачем пришли. Отчислять таких, и все дела.

— Эк тебя заносит, Олежка. Школа для того и нужна, чтобы всех учить. И умных, и глупых, и тех, кто учиться хочет, и тех, кто просто повинность отбывает. Жизнь потом сама всё по своим местам расставит, покажет, кто чего стоит. А ребёнка всё равно учить нужно. Я как-то одну книжку интересную читал: Чехова, оказывается, на второй год в гимназии оставляли, Толстой из университета сбежал, Эйнштейна школьный физик тупицей считал, ещё там про многих известных, про то, что в детстве были они, ну, мягко говоря, не очень. Да и сам я школьником был, не дай бог, в девятом классе хотели даже на второй год оставить, потом путягу заканчивал, а уж после армии мозги на место встали. И работал, и учился, хотя, ох как нелегко было, сто раз потом жалел, что в школе дурью маялся.

— То ты.

— И они такие же. Всех учить до девятого класса нужно, они же дети.

— Ладно, до девятого нужно, согласен, я их и учу, и даже двойки не ставлю. Тройки рисую, хотя и не за что. Но в старших классах мы за что мучаемся? Вон, Катька Рожина, в девятом классе чистые двойки выходили, нужно было на второй год оставлять. Анечка в мае носилась: «Не будем ломать судьбу ребёнка! У девочки сложный характер!» При чём тут характер? Она в школу толком не ходила, а придёт, посидит и опять исчезнет. «Давайте выставим ей тройки, и она уйдёт учиться в другое место!» И что? Тройки поставили, а в сентябре, на тебе, — сидит в десятом классе. «Как же так?» — спрашиваю. «Да вот так, — отвечает мне Анна Абрамовна. — Вы же ей тройку поставили, значит, с программой она справилась и имеет по закону право в десятый класс идти». И что? Сидит Рожина, глазами хлопает, ничего не делает, опять двойки выходят. А медалисты!

— Что — медалисты?

— А то. Собрали нас, помню, ещё в сентябре, прочитали список, семь человек из одиннадцатых классов — претенденты на медали. «Обратите, пожалуйста, на них особое внимание, у них не только итоговые пятёрки должны быть, но и текущие, четыре — пять, троек ни в коем случае, а уж о двойках вообще и речи быть не может!» Ну, всех я не знаю, четверо у Анечки в группах, а трое — у меня. Двое ничего, нормально, можно и пять поставить, а третий, Колчин, тому и четыре много.

— Плюнь ты, Олег, просят пять, поставь пять, тебе жалко, что ли?

— При чём тут «жалко — не жалко»? Мы их учить будем или в жалелки играть? Я их жалеть начну, другие, и кого мы получим? Неучей! Оно, конечно, чёрт с ними, неучей всегда хватало, но ведь они не будут понимать, что они — неучи, им ведь это нормой казаться будет. Они ведь искренне считать станут, что так и должно быть, что их куцые обрывки знаний и есть — норма, да ещё норма, за которую медаль дают. Они и дальше эти мысли понесут, и детям своим внушат. Не в самой отметке дело. Важно не только, «что» он получил, но и «как» он это получил. Мы должны не только отметки ставить, но сделать так, чтобы ученик понял — отметку заработать нужно. Чтобы он пахать привык, а не на жалость надеяться. Жалость только портит. Нет, больного или головой убогого, тех, конечно, пожалеть нужно, а вот здорового да ленивого жалеть — только вредить. Или я не прав?

— Не знаю, Олежка, смотри сам, тут у каждого своя правда. Меня это уже мало трогает.

— Что, чемоданы пакуешь?

— Запаковал уже, всё, ещё неделя, и — прощай школа.

— И куда ты?

— Есть одно место, как-нибудь расскажу.

— Платить-то хоть нормально будут?

— Пока пятьсот баксов в месяц обещали, а там, если всё нормально — штуку и больше.

— Ого! За что такие бешеные бабки?

— Что ты, Олежка, совсем не бешеные. Я тут пока место искал, много с кем пообщался. Ты себе представить не можешь, какие у народа зарплаты. Я, по школьным меркам, вроде получал неплохо, ну чуть выше среднего, и когда меня в первый раз о зарплате спросили, честно так и ляпнул. Посмотрели на меня, знаешь, то ли с жалостью, то ли с презрением и быстренько так спровадили. Мол, если ты за такие деньги работал, ты либо придурок, либо бездельник, а нам ни те, ни другие не нужны. Я после этого больше свою школьную зарплату никогда не называл — стыдно. А ты уходить не собираешься? В прошлом году, помнится, хотел.