Роман… С Ольгой - Леля Иголкина
— Ей тяжело смириться с тем, что произошло, — сжимаю нижние конечности, надавив на нервный подколенный центр. — Чёрт…
— Что-то случилось?
— Всё нормально. Пожалуй, от кофе я откажусь, — криво улыбаюсь, не поднимая головы.
— Скажите, пожалуйста, жена смотрела материалы, которые я передала Вам?
Нет! В этом на все сто уверен.
— Да.
— Ей всё понятно?
— Остались вопросы, поэтому я попросил о встрече.
— Хорошо.
Безусловно, Юрьева права — я страшный, мерзкий, опасный и жестокий человек. Безобразную ложь навешиваю и не стесняюсь, а вот лучшая на свете Оля, как всегда, опаздывает. Опаздывает на полчаса. Не хочу освещать экран, снимая блокировку. Не потому, что сохраняю тайну или не люблю, когда «заглядывают мне через плечо». На это с некоторых пор насрать! По фене, абсолютно всё равно. Зато страшусь другого. Боюсь увидеть крохотный значок уведомления о полученном электронном сообщении, в котором Лёлька нагло прохрипит о том, что:
«Планы, как это ни странно, изменились. Юрьев, чтоб ты сдох, козёл. Любимый, извини меня. Но любезное предложение проходит, однозначно, мимо».
— Роман? — женщина дёргает мою кисть, перебирающую пальцами по зубцам трёхглавой с позолотой вилки.
— У неё был выкидыш десять лет назад, — зажмурившись, сиплю. — Не получилось.
— Мертворожденный? Или на раннем сроке?
— Да. Десять недель.
— Мне очень жаль.
— Я хочу помолчать, — резко вскидываюсь, устремляя на неё предательской влагой наполнившиеся до краев глаза.
— Да, конечно, — Василиса отпускает мою руку и откидывается на спинку стула. — Оставим этот момент. Но…
— Больше не получалось, — зачем-то продолжаю, криво улыбаясь. — Мы старались, но…
Сам же попросил! И сразу сдался. Слил нашу подноготную к этой девушке в карман и ни капли о конфиденциальности личной информации не задумался. Херовый я начбез. Красову бы задуматься над неполным соответствием занимаемой должности. Я трепло, да ещё и плакса. Виноват, по-видимому, очередной переходный возраст — сорок лет! Старик… Пердун с расшатанной вдрызг нервной системой, но зато с кольцом на пальце и бесконечным психозом, согласно переменчивому женскому настроению.
— Вы проходили курс лечения от вторичного бесплодия?
Я не знаю, что это такое. Мы с Олей посещали несколько иных врачей.
— Да.
— Оба?
— Да.
— Как давно?
Какой срок ей подойдёт? Что лучше — давно или недавно?
— Пять лет назад, — придерживаюсь, как обычно, золотой середины.
— И? Каковы прогнозы? Что вам сказали?
— Полностью здоровы, но…
— Не выходит?
— Да, — киваю.
— Вы волнуетесь… — вытягивает гласные звуки, провоцируя меня.
Меня страшат до чёртиков по глупости растраченное время, хиреющие с каждым годом физические возможности, мои-ёё, и последний шанс на личное спасение.
— Я хочу от неё детей, — шепчу, утыкаясь подбородком в основание шеи. Разминая мышцы, вожу из стороны в сторону головой, при этом, как оголодавший хищник, сильно скалюсь, приподнимая верхнюю губу, затем закусываю нижнюю, шиплю и моментально задыхаюсь. Пережав дыхательные пути, захлёбываюсь собственной слюной, давлюсь и кашляю. — Из-ви-ни-те, — а на финал к тому же заикаюсь. — Не хочу говорить и не могу заткнуться. Оля против! Я не настаиваю, но мне нужны определенные гарантии. Когда жена созреет… Она прекрасная мать. Вернее…
Боже, какую чушь я перед этим, в сущности, ребёнком возглашаю.
— Она любит детей, просто…
Быть беременной — для Ольги Юрьевой плохая, роковая, почти смертельная примета!
— Я понимаю…
Ни хрена ты не понимаешь, девочка. У нас была возможность, а мы её просрали, похоронив органические отходы на свалке, предназначенной для неродившегося человека.
— Я… Я… — спокойно поднимаю глаза и моментально теряю разум от того, что замечаю за её спиной. Мозги летят к херам, а электрические импульсы теряют управление.
Это Ольга. Моя жена. Юрьева. Зараза. Женщина, взявшая мою фамилию и поклявшаяся хранить верность, беречь любовь и ни в чем не сомневаться, направляется к нашему столу под руку с каким-то черноволосым молодым — годящимся ей в сыновья — дрыщом. Кто он?
Красное платье. Завитые в крупные кольца, распущенные волосы, пружинящие живым серпантином в такт её мелким шагам. Платье узковато, чересчур облегает идеальную фигуру, которую я двадцать лет люблю. Высокий каблук модельных узконосых туфель в тон одежды и крохотная сумочка, чей ремешок элегантно переброшен через противоположное плечо от бедра, на котором покоится, периодически покачиваясь, кожаное место для хранения губной помады, кошелька и, вероятно, сверхтонкого смартфона. Вот об этом я и говорю, когда громогласно утверждаю, что у жены есть вкус во всём: в архитектуре, еде, выборе вечернего сериала и, конечно же, одежды. Эта женщина — богиня, покинувшая наскучивший пантеон и спустившаяся к жалким прямоходящим тварям. Однако слишком вызывающий макияж портит образ. На мой вкус. И потом…
— Добрый вечер, — они равняются со столиком, при этом Ольга будто отступает, выставляя кавалера нам с Василисой на обозрение и, возможно, незамедлительный товарищеский суд.
— Здравствуйте, — заикаясь, отвечает специалист, которому я несколько минут изливаю душу о том, как тяжело с женой живём. — Вы…
Она переводит на меня глаза, будто бы выпрашивая поддержки, которую я, увы, не могу ей оказать, потому как внимательно изучаю сутенёра-раздолбая — по-другому и не скажешь, — в чей локоть вцепилась женщина, которую я, по всей видимости, при свидетелях сегодня удавлю.
— Юрьев, как дела? — предусмотрительно держится немного поодаль, выглядывает из-за плеча мудилы, по всем приметам оценивающего меня.
— Ты опоздала на полчаса, — произношу сквозь зубы.
— Фи! Попали в пробку, — бледными пальцами впивается в подставленное предплечье, словно просит долбоё. а подыграть или тупо промолчать, чтобы не раздражать своим присутствием. — Но вы без нас не скучали, как я погляжу. Вы ведь Василиса? Юрьева-то я знаю.
— Да, — девушка пытается привстать, чтобы выразить своё почтение. — А Вы Ольга Алексеевна?
— Можно Лёля, — подмигивает мне, медленно облизывая губы. — А тут хорошо, — так же, как и Василиса, оглядывается по сторонам, с интересом рассматривая — уверен в том — в подробностях известную ей обстановку.
— Никита, — неожиданно оживает немой — лишь по моей надежде — идиот и предлагает руку для пожатия. — Роман, да?
Да, сука сраная! Тебе каюк.
— Как мы сядем? — интересуется жена и, не дождавшись предложений, выдаёт своё — «единственно возможное». — Напротив друг друга, полагаю. Никит, давай-ка к Василисе под бок, а я присяду рядом с бывшим…
На этом я моментально глохну и попадаю в акустическую яму, где гулким эхом раздаются лишь определённые слова, от которых расслабляются голосовые связки, лишая напрочь голоса, желудок завязывается тугим узлом, сердце, куда-то засмотревшись, пропускает все возможные удары, лёгкие спадаются, а
