Первый/последний - Тори Ру
Я попал. Как же я попал!..
Я отдал Эрике рюкзак, изобразил широкую улыбку но, едва она вошла в подъезд, согнулся напополам и задохнулся, словно от удара под дых.
Почти не знакомая девочка из далекого города непостижимым образом прочитала меня, передала послание Кнопки и освободила от огромного груза вины. Наверное, Кнопка столкнула нас именно для того, чтобы я смог услышать ее слова...
До особняка Князя я бежал на пределе скорости — слезы самотеком лились по щекам, и я без особого успеха утирал их рукавом. Я намеренно держался неосвещенных улиц, и многочисленные прохожие испуганно шарахались, а какая-то женщина, налетевшая на мое плечо, заорала вслед, что заявит в полицию.
Чем дальше я убегал, тем сильнее становилась потребность вернуться. Только что я говорил со старым другом, любимой девушкой и самым близким человеком в одном лице. Никогда еще я даже близко не подбирался к такому уровню взаимопонимания, но остро и безнадежно в нем нуждался.
Я в раздрае, готов поверить в любые чудеса, и робко надеюсь, что когда-нибудь меня простят и другие дорогие мне люди...
Рассыпаясь в проклятиях, в комнате появляется Князь и, дуя на руки, опускает на стол шипящую сковороду с чем-то жареным. Он загадочно посматривает в сторону моего убежища, обнаруживает мое присутствие и зовет:
— Владик! Окажи любезность, присоединяйся к трапезе!
Проморгавшись, выхожу из-за шкафа и натягиваю улыбочку:
— Привет, дед. Что за шедевр?
— Картофельный гратен, — гордо заявляет Князь и, всплеснув руками, оседает на «трон». — Владик, ты чего такой опухший? Что стряслось?
— Перцовкой во дворе залили, — бурчу и занимаю свой стул. — Гады. Неместные. Еле отошел.
— Ах, пакостники... — тяжко вздыхает дед. — Не иначе, девяностые возвращаются. Сколько раз Санька в такие же неприятности попадал, и не счесть!.. Даже куртку ножом порезали, было дело...
Дед пускается в рассуждения о несправедливости этого мира, а я ковыряюсь серебряной вилкой в слоях пригоревшей картошки и никак не могу прийти в себя. Эрика с надеждой и нежностью смотрит из светлых, похожих на сон воспоминаний, убеждает, что все будет хорошо и я достоин лучшей участи, и я ловлю легкое головокружение, прячу глаза и снова тайком вытираю их.
Отродясь не знал, что умею быть сентиментальным придурком.
Дед крякает, надевает на нос перевязанные изолентой очки и деловито проводит пальцем по настенному календарю с полуобнаженной мадам, приклеенному к обоям все той же синей изолентой. Он задумчиво возводит очи к потолку, что-то шепчет, и до меня запоздало доходит: у старика завтра днюха!
Подпираю подбородок ладонью и усмехаюсь:
— Дед, да помню я, не переживай. Организуем в лучшем виде!
Достаю айфон, залезаю в приложение службы доставки и оформляю в ресторане заказ на десять персон. Несмотря на образ жизни, дед феноменально различает все оттенки вкуса и поэтому неравнодушен к изысканным блюдам.
— Только водку не бери. Бодягу эту... Я лучше у Насти... У Насти куплю... Свое, экологически чистое, — приговаривает Князь, и я киваю:
— Будет исполнено!
***
Фосфорные стрелки старинных часов показывают без четверти два, но я не могу уснуть — стоит прикрыть веки, на их фоне вспыхивают яркие, словно расцвеченные фильтрами кадры осеннего вечера и плавные, раскованные движения Эрики в закатных лучах...
Мозги закоротило, я любуюсь ею и вновь и вновь офигеваю от внезапного прозрения: какая она красивая и сексуальная...
Дурная кровь приливает к голове, вязким горячим желанием растекается по венам, я не на шутку завожусь. Матерюсь и пытаюсь вытащить из памяти какой-нибудь мерзкий тошнотный треш, но легче не становится — я слишком отчетливо помню приоткрытые губы в миллиметре от моих, податливое тепло стройного тела и черное, мерцающее звездами небо в синих глазах. Воображение выходит из-под контроля, рисует Эрику без одежды, и я рискую окончательно сойти с ума.
Невероятным усилием воли включаю разум и договариваюсь с собой: я не озабоченный подросток, чтобы представлять девчонку и тайком передергивать под одеялом на ее вожделенный образ, да еще и под аккомпанемент мозговыносящего храпа деда, спящего в той же комнате.
Ну и... если перейду черту даже мысленно, уже вряд ли смогу остановиться, а это не нужно ни мне и ни ей...
Смачно заряжаю себе кулаком в дубовый лоб, бодро вскакиваю, натыкаясь на соседские ящики и тазы, тащусь в ванную и встаю под ледяной душ.
«Ты никчемный!..» — внушает прокуренный, глухой, до удушья знакомый голос, но высокий и чистый звучит громче и убедительнее:
«Ты талантливый!»
«Ты холодный и равнодушный!» — не унимается первый, но второй отчаянно спорит с ним:
«Ты чуткий и добрый!»
«...На тебе закончится моя жизнь...» — безнадега хлопает черными крыльями и хрипло орет: «Nevermore!», но свежий весенний ветер раскрывает в моей душе форточку и изгоняет прочь мрак и хтонь.
«С тебя началась моя новая жизнь!»
В отражении мутного зеркала горят мои ненормальные, красные глаза, с волос ручейками стекает вода, зубы сжаты до ломоты в челюстях.
Я никогда никого не любил, не хотел, чтобы меня любили, ничего не просил и не собирался меняться, но внезапно в моей жизни появилась девчонка из другого измерения, и я... ей поверил.
И теперь вряд ли смогу существовать по старым правилам.
***
Глава 30. Эрика
«...Мать всегда говорила, что я — лучше, чем отец. Я умный, серьезный, целеустремленный и знаю, чего хочу от жизни. И я никогда бы не повел себя так безответственно, как мой или твой папаша. Эрика, золотце, мы дружим с трех лет, ты подходишь мне по всем параметрам, я для тебя — настоящая находка. Закончим одиннадцатый класс, поступим в универ и поженимся...
— О чем ты, мы вроде даже не встречаемся?..
— Теперь встречаемся. Какие-то проблемы?..»
Прошлогодний разговор на школьной линейке, испугавший меня до судорог, сейчас кажется досадной смешной нелепостью.
— Нормальная семья — это про понимание и любовь. Сделай таким тоном предложение другой девчонке и поделись с ней своими наполеоновскими планами. Посмотрим, как далеко ты будешь послан...
За неимением интернета я снова проверяю себя на прочность — шарю по папкам с фотографиями двух последних лет и внимательно рассматриваю запечатленных на них подростков. Почти на каждой я с Костей — в школе, возле музыкалки, на концерте его любимой группы, дома, у него в
