Елена - Гоар Карлосовна Маркосян-Каспер
Вначале Елена сомневалась в выборе Олева, про Мегрэ ведь сняли сотни фильмов, и придумать что-то оригинальное ей казалось невозможным, но потом она обнаружила в сценарии изюминку, которая была ей чрезвычайно по вкусу. На экран предполагалось вывести мысли Мегрэ, его воплощенные в картинки версии, одну, другую, третью, пока не появится разгадка, такого еще не было, и Елена радостно предвкушала, как замечательно это должно выглядеть.
Денег отвели мало, так что съемочный период был коротким, впрочем, присутствовать на съемках Елене почти не довелось, как назло, именно в тот момент в «Медикусе» объявились пациенты, из-за которых ей приходилось вместо затерянного в одном из закоулков Вышгорода старого дома с вычурной лестницей, бежавшей по этажам спиралью и снизу похожей на громадную улитку (Олев долго искал такую и снял во всех возможных ракурсах – снизу, сверху, поперек и наискось), ездить в новый район, дабы в приютившем ее поликлинику панельном чудище колоть болтливую пожилую русскую женщину, вставлявшую через каждые три слова эстонское kurat[35], чем ее познания в государственном языке, по всей видимости, и ограничивались, и молодого эстонца, не произносившего, кроме «Здравствуйте» и «До свиданья», ни слова ни на каком языке, очевидно, он надорвался в первый день, когда рассказал Елене о своих болячках аж в четырех предложениях, потому и на вопросы о своем самочувствии отвечал неопределенными жестами вроде пожатия плечами (правда, на последнюю процедуру явился с большой коробкой шоколада и объявил, что все прекрасно, и потрясенная Елена сама на минуту утратила дар речи).
Словом, за священнодействием мужа Елене довелось понаблюдать всего пару раз, но зато она регулярно смотрела вместе с ним отснятый материал, благо это происходило по вечерам, и чуть ли не участвовала в монтаже, во всяком случае, давала советы, которыми Олев пренебрегал не всегда. Результатом она осталась довольна, были, правда, вещи, которые ей не нравились, так Олев, идя на поводу у заказчика, считавшего вершиной искусства мыльные оперы, разделил фильм не на три часовые, а на шесть получасовых серий, что, по мнению Елены, не давало зрителю времени втянуться, Олев, впрочем, с ней не спорил, а развел руками и сказал: «Хозяин – барин». Не получились и некоторые сцены, кое-что вообще не успели отснять, но были и отличные куски, особенно, Елене нравился сон Мегрэ, фантасмагорическая погоня за безликим преступником среди дюн на берегу безжизненного бледного моря. Наконец все было закончено, и супруги замерли в ожидании демонстрации и, естественно, успеха, несомненного, безусловного, категоричного успеха. Мерещились ли Олеву призы и премии, достоверно сказать трудно, но одно представлялось ему делом решенным. Продолжение. Он намеревался снять еще несколько фильмов по тому же автору с теми же актерами и даже обсуждал уже новый сценарий со своим приятелем, написавшим первый, договор был почти обещан, и небо в алмазах еще не со всей четкостью, но проступало в беззвездном мраке, который обычно окружает честолюбивых dii minores[36]. Однако…
Показ фильма попал на июнь – месяц, когда всякий имеющий хоть бы квадратный метр земли, неутомимо копается в ней и если смотрит телевизор, то никак не в шесть вечера, к тому же серии разбросали по протяжению чуть ли не десяти дней, и в итоге целиком фильма не видел практически никто. В том числе, критики, мелькнула пара статеек, где не ругали и не хвалили, все бы не так трагично, но тут, как назло, на телевидении произошли перетасовка сотрудников, изменения в финансировании… нет, конечно, если б фильм произвел фурор, или Олев взялся снимать вместо Сименона эстонскую картину… Но Олев снимать эстонскую картину не желал. И вообще никакую, кроме задуманной.
– Я уже вижу этот фильм, – буркнул он сердито, когда Елена заикнулась насчет, так сказать, смены вех. – Я не собираюсь подлаживаться под вкусы засевших на студии чиновников, искусства по заказу не бывает.
– Но фильмов без денег тоже не бывает, – вздохнула Елена, однако вспоминать великих кинорежиссеров с мировым именем, которым случалось снимать не то, что хотелось бы, а то, на что удавалось найти деньги, не стала, поскольку до сих пор не могла четко определить для себя предел вмешательства в дела мужа. Конечно, главное назначение женщины это сглаживать неизбежно присущие мужской натуре острые углы, но до какой степени? До той грани, за которой надо поступаться принципами, еще можно, а за гранью? А за гранью, очевидно, рухнет либо взаимопонимание, либо воля мужчины. Олев, впрочем, был слишком упрям, чтоб поддаться давлению, скорее, Елена раздавила б вещи куда более хрупкие, этого она не хотела и отступилась, оставив его воевать за свой драгоценный фильм и даже не отягощала его жалобами на собственные огорчения, хотя было на что. Практика ее, так и не сложившись, стремительно сходила на нет, разочаровавшись в «Медикусе», она нашла еще одно место, но и там все сложилось аналогичным образом, точно так же никто не желал посылать к ней пациентов, и даже более того, пару раз их у нее просто-напросто отбили, на объявление в газете, со скрипом оплаченное из собственного Елениного кармана, тоже не откликнулся ни один человек, и она постепенно стала со всей ясностью понимать, что ничего у нее выйти не может. И не только потому, что иглотерапия вышла из моды, заслоненная новыми придумками от вариаций на тему той же иглотерапии до вульгарного шарлатанства самозванных экстрасенсов и сеансов черной и белой магии, совершенно серьезно преподносимых, как альтернативу обычной медицине, но и из-за исчезнувших препон проникновению в бывшие советские государства капиталистической фармацевтики. Постсоветский человек, наслышанный о чудодейственных западных лекарствах, получил наконец возможность досыта наглотаться швейцарских, французских, американских и иных разрекламированных средств, и нужны были десятилетия, чтоб утолив голод по передовой медицине капиталистического мира, он понял, что та не всесильна, и, как и пресыщенный Запад, вновь обратил взор на Восток. Однако до этого Елена запросто могла не дожить, и ей ничего не оставалось, как, позвонив утром в обе свои поликлиники и услышав единообразный ответ «Не беспокойтесь, доктор, если кто-то объявится, мы
