Мой друг - Оливия Лоран
По одному выражению ее лица было понятно — дело дрянь. Милана лишь несколько секунд пребывала в каком-то растерянном состоянии, а затем вывалила всю правду как на духу.
Не знаю, думала ли она в тот момент о последствиях, которые ее по итогу очень быстро настигли. После показательного разноса практически каждый счел своим долгом бросить в ее сторону презрительное «крыса», и я мог бы быть в их числе. Но по неясной мне тогда причине встал на ее защиту, пресекая нападки обозленной стайки сверстников.
В таком возрасте довольно быстро всё забывается, и спустя неделю никто уже и не помнил о произошедшем инциденте. Потребность всюду следовать за ней, отпугивая досаждающих одноклассников отпала практически сразу, но за тот короткий период мы как-то быстро нашли общий язык, и наше общение продолжилось.
Мне нравилось, что моя подруга всегда была предельно откровенна. Казалось, я знаю каждую ее мысль, каждый секрет, которые она с легкостью выпаливала мне наедине без посторонних глаз. Она не боялась выглядеть глупой в моих глазах, делившись даже самыми бредовыми и нелепыми идеями.
И я сам стал меняться.
Классе в пятом я впервые привел ее в гости к себе домой под предлогом похвастать своей новенькой писишкой четыре про. С тех пор наши зарубы в приставку по выходным стали какой-то традицией что ли.
Помню, как психовал в тот день, когда мать начала отпевать Милке дифирамбы по поводу того, как на меня влияет наша дружба, и каким я стал совестливым, честным и тому подобное, не забыв при этом выболтать парочку историй из моего детства. Я дико стыдился и даже злился, но не мог не заметить, как сияла моя подруга в тот момент.
Мне нравилось радовать ее.
Сам не понял, как стал транслировать истину без прикрас и шелухи. Откровенничал с ней, не парясь о том, что подумает, как воспримет, не осудит ли. Подростковую хрень, что не для девчачьих ушей, конечно же, опускал. Но если она что-то спрашивала — я говорил правду.
В какой-то момент оголился перед ней тотально, обнажил свою душу настолько, что она смогла пробраться глубже и окончательно обосноваться там.
С тех пор одно из главных качеств, что я ценю в людях — это честность. Моя Милка именно такая. Искренняя, чистосердечная и открытая. Я для нее стал таким же.
И так было всегда. Вплоть до девятого класса…
До того дня как понял, что вижу в ней не только подругу, хочу целовать не только щеки, прикасаться не только к ладошкам.
И до того дня как узнал, что у меня порок сердца.
Не буду скрывать, я был напуган. Да что там, меня охватила настоящая паника! Жить хотелось, пиздец, как. Но больнее всего било осознание того, что могу потерять Ми, оставить ее одну.
Не хотел мириться с тем, что если всё сложится не в мою пользу — я не узнаю какого это, когда она моя целиком и полностью, во всех, мать его, смыслах. Когда смотрит на меня другими глазами и любит не как друга и близкого человека.
Моя Ми тоже изменилась. В один прекрасный день я наконец увидел тот самый взгляд в ее глазах, и она стала прятать свои эмоции, скрывать свое влечение ко мне. Но это другое. Меня не задевало, что не проявляет своих чувств открыто. Так даже проще было держать себя в руках.
Больше убивало другое. То, что я медленно превращался в прежнего малолетнего брехуна, который с каждым днем врет всё больше.
Она не спрашивала — я не говорил. Так я себя утешал, но ведь дальше становилось только хуже.
Сначала я не сказал ей о диагнозе, затем о том, что прохожу обследования и начал глотать таблетки, потом, что узнал о необходимости хирургического вмешательства.
А когда не так давно хлопнул крышкой своего ноута у нее прям перед носом… Это же надо было так лохануться и оставить незакрытую почту с результатами последних анализов! Может подумала, что там открытые вкладки какой-нибудь порнухи, пусть так. Блядь… Хоть бы так!
И вот теперь я вру, что мы мотаемся по делам отца, когда на деле находимся в Германии, и я прохожу плановое обследование перед тем, как вернусь сюда уже через пару месяцев на операцию по замене сердечного клапана.
И эта новость стала для меня, охренеть, каким счастьем!
Потому как по результатам первых анализов прогноз был неутешительный. В словах кардиолога то и дело всплывали фразы «значительно выраженные проявления патологии», «необратимые изменения», «трансплантация сердца».
Я даже не сразу понял, что речь идет о возможной необходимости пересадки донорского органа. Пока шерстил информацию о рисках, продолжительности жизни, смертности и прочих вытекающих, успел пережить все муки ада. Меня расхреначила жестокая реальность.
Милана Макеева никогда не будет моей.
Жить одним днем, быть с ней вместе, зная, что в любой момент могу оставить одну? Нет. Эгоизм во мне она тоже искоренила. И с каждым днем эта уверенность только крепла. До определенного момента.
После полного обследования за границей и грамотно подобранной терапии на врачебном консилиуме было принято решение заменить сердечный клапан. По итогу я смогу постепенно вернуться к привычному образу жизни. Ну, с некими ограничениями, соблюдением режима, и постоянным наблюдением у кардиолога. Но это херня.
Какая же это мелочь! По сравнению с тем, что мое будущее приобретает краски и в него возвращается Ми. Я словно заново родился! И в этой жизни место Миланы рядом со мной.
Но посвящать ее во все это я не хотел. Всего-то дождаться дня операции и завершения последующей реабилитации. Вот тогда смогу прийти к ней с объяснениями и закрыть все пробелы. В таком случае ее волнение будет краткосрочным.
Да и кто знает, что может произойти за
