Крепкий орешек - Ольга Дашкова
– Я очень рада, что ты развеялся, и у тебя появилось столько впечатлений.
Можно было порадоваться за Жерара, который наконец увидел настоящую жизнь, кроме ресторанов, бутиков, спортзала, офиса и монитора компьютера. Вроде бы он был разработчиком каких-то программ, но Аделина точно не знала, чем мужчина занимается. Странно так: общаться несколько месяцев, встречаться с человеком, даже иметь с ним сексуальную связь – и совсем не интересоваться, чем он живет.
Вообще непонятно, о чем Галич думала, когда звонила Жерару и жаловалась на то, что попала в беду? А все потому, что была зла и расстроена, все из-за Орехова, который вел себя ужасно, как самоуверенный и напыщенный индюк, один из тех, которые ходят в загоне.
– Послушай, Жерар…
– Нет, это ты меня послушай, Аделина.
Мужчина остановился, резко развернулся и прямо у крыльца упал коленями на тротуарную плитку.
– У меня было время подумать, я так долго добирался до тебя, не спал больше суток. Аэропорты, перелеты, какие-то странные водители, которые плохо говорят даже по-английски. Я все время думал, как ты мне дорога, что я тебя люблю, и что так все было между нами неправильно, что я должен все исправить.
Жерар волновался, но даже сейчас он был очень даже привлекательным мужчиной. Высокий, широкоплечий, светло-русые, слегка вьющиеся волосы, карие глаза, ухоженный, всегда с идеальным маникюром. Но он точно не принадлежал к сексуальным меньшинствам, Аделина это знала, Барбара бы сказала.
Нет, Жерар был стопроцентным мужчиной. Единственное «но» – не мужчиной Аделины.
В него вполне можно было влюбиться, прожить вместе долгую жизнь, родить детей, но Ада совершенно ничего к нему не чувствовала. А тот секс, что между ними был, в сравнении с тем ненасытным голодным страстным сексом с Ореховым – был ничем.
А может быть, просто она не его женщина? А он не ее мужчина? Поэтому нет полного раскрепощения и доверия.
– Да где же оно… Неужели потерял? Ах, вот оно!
Нет. Нет. Это же не то, что о чем Галич думает?
Нет. Нет. Этого не может быть. Не здесь и не сейчас.
– Аделина, ты самая прекрасная женщина на свете. Я люблю тебя. Будь моей женой!
В пальцах появилось кольцо, на нем блеснул камень, наверняка бриллиант, а в глазах мужчины сверкнула надежда.
– Аделинка, как хорошо, что ты открыла ворота! Ты не представляешь, что случилось, я вышел, они захлопнулись, а потом… Какого хрена здесь происходит? Кто этот мужик и что он делает?
Орехов остановился на половине пути к крыльцу, понимая, что во дворе происходит что-то из ряда вон выходящие.
Даже если бы сейчас индюки вышли из загона и водили хоровод на лужайке, взявшись за крылышки, он был бы меньше удивлен, чем тому, что какой-то мужик стоит на коленях перед его женщиной и протягивает ей кольцо.
Глава 34
– Это что за хрен моржовый?
– Это не хрен. Это Жерар. Он из Парижа.
Звучит, конечно, комично.
Для Орехова слова «Это Жерар, он из Парижа» звучали примерно так же, как «Это дерьмо, оно из коровы». Фраза не значила для мужчины совершенно ничего.
Орехов прошелся от загона до крыльца, почесал затылок, потом бороду, остановился, рассматривая странного кудрявого типа, у ног которого была дорожная сумка. Гена хотел сказать много, даже материться, но держал себя в руках, неудобно было как-то при Канарейкиной.
– Так какого хрена, я спрашиваю, этот Жерар здесь делает? Я захожу, а он тут топчет нашу русскую землю своими буржуйскими коленками, тянет к тебе свои лягушачьи лапки и что-то мурлыкает, как куропатка?
Аделина сдержала улыбку, но сравнение было действительно смешным.
– Désolé, que dit-il? Cet homme est-il mécontent de quelque chose? Qui est-il? (Прости, что он говорит? Этот мужчина чем-то недоволен? Кто он?)
– Tout va bien, Gérard, ne t'inquiète pas, ça s'appelle une grande âme russe, il est tellement content de te voir. (Все в порядке, Жерар, не переживай, это называется широкая русская душа, он очень рад тебя видеть).
Жерар улыбнулся, протянул руку, чтобы поздороваться, но Орехов лишь тупо уставился на нее и даже не пошевелился.
– Bonjour, je suis très heureux de vous rencontrer, je suis Gérard. (Здравствуйте, я очень рад знакомству, я Жерар).
– Чего он хочет? Чего он тянет ко мне свои руки?
– Он здоровается так. Гена, это элементарное приветствие и дружелюбие.
– Да пошел он в жопу! Так и передай. И что у него было, когда он ползал здесь на коленях?
– Когда топтал русскую землю?
– Да, именно. Кольцо? У него было кольцо? Это что… что, на хрен, это было?
Гена ревновал.
Он пока не знал, с чем это можно было сравнить, но Орехов сейчас был похож на тот самый самовар, которому вот-вот сорвет крышку. Он никогда не ревновал, ни одну женщину, может быть, они не давали повода, но не случалось с Геннадием такого дерьма.
За сорок прожитых лет это, наверное, было одно из самых сильных и острых чувств, которое Гена испытывал. Когда он потерял отца, будучи подростком, то чувствовал боль, обиду, непонимание. Нет, отец не просто ушел к другой женщине, он ушел из жизни.
Гена считал, что он его предал, поступил, как слабак, угорел в гараже, завел мотор и просто ждал, когда задохнется. Все тогда были в шоке, никто не ожидал, но просто так ничего не бывает, отец страдал психическими расстройствами.
А совсем недавно, года два назад, Орехов словил еще одни сильные эмоции, когда друзья подарили на день рождения прыжок с парашютом. Это было, конечно, незабываемо и сильно. Но то, что он чувствовал сейчас, было сильнее. Стоило только поднести спичку, и он готов был вспыхнуть огнем ревности и вырвать этому французу его лягушачьи лапки.
Мать еще завела своим приездом, Ленку притащила, спасать его надумала от алкоголизма. Да еще баба Зоя – божий одуван с подозрениями, что он изменщик и подлец.
– Аделина, что происходит? Кто этот Жерар? – Гена глубоко вздохнул, взял себя в руки и включил мозг.
– Не переживай, это мой знакомый. Очень старый знакомый.
– Что ты говоришь! До такой степени старый? Или близкий, что сломя голову примчался аж из Парижа?
– Да, представь, что есть вот такие мужчины, которым неважно, что сегодня пятница, и неважно, что завтра выходные, они просто помогают женщинам.
О, это был камень в город Орехова, очень такой хороший, увесистый булыжник, Гена это понял. А вот Жерар ничего
