Нора Робертс - Опасные тайны
— Я не забыл, как спал на пороге и ходил голодным, потому что ты пропивал все те жалкие гроши, ради которых мать с утра до вечера гнула спину, — резко возразил Гейб и отвел взгляд. Он не хотел вспоминать. Он ненавидел эти воспоминания, которые следовали за ним по пятам, словно его собственная тень. — Я не забыл, как мы тайком выбирались из какой-нибудь вонючей комнатенки, потому что у нас не было денег заплатить за аренду. Как видишь, я многое помню. Я помню даже, что моя мать умерла в приюте, харкая кровью.
— Я изо всех сил старался помогать ей.
— Ты старался высосать из нее последние соки. Так сколько я должен заплатить, чтобы ты исчез?
— Мне нужно где-то остановиться. — В голосе Рика послышались хныкающие нотки; так бывало всегда, когда — по той или иной причине — он начинал утрачивать контроль над собой. Вот и сейчас, не в силах справиться с собой, он потянул из заднего кармана припасенную фляжку. — Всего на несколько дней, Гейб.
— Здесь для тебя нет места. И никогда не будет.
— Господь всемогущий! — Рик сделал из фляги богатырский глоток, потом еще один. — Скажу тебе прямо, сынок: у меня неприятности. Кое-какие недоразумения во время игры в Чикаго. Я играл в паре с одним парнем, но он скурвился.
— Иными словами, ты передернул, тебя застукали, и теперь кто-то разыскивает тебя, чтобы разбить коленные чашечки.
— Хладнокровный, равнодушный сукин сын! — Фляжка явно была из второй бутылки, и Рик уже почти ее прикончил. — Не забывай, что и ты кое-чем мне обязан. Мне нужно отлежаться где-то, хотя бы несколько дней, пока все уляжется, можешь ты это понять?
— Только не здесь.
— Ты хочешь вышвырнуть меня вон, и пусть они меня убивают?
— О да, — отозвался Гейб с улыбкой, в которой не было ни капли веселости. — Но я дам тебе равные с ними шансы. Пять тысяч позволят тебе на некоторое время лечь на дно и не отсвечивать.
Рик огляделся по сторонам, скользнул оценивающим взглядом по ухоженным строениям, по глянцевым шкурам лошадей. Он никогда не бывал настолько пьян, чтобы не суметь подсчитать куш.
— Этого мало.
— Ничего, перебьешься тем, что дают. И держись подальше от моей фермы. Я выпишу тебе чек.
Гейб зашагал прочь, а Рик снова поднес к губам фляжку. Этого мало, думал он, глотая виски, которое горечью растворялось в крови. Этого недостаточно. Гейб вышел в люди, завел свое дело, большое дело, и Рик хотел получить свой кусок пирога. И он получит его, пообещал себе Рик. В свое время он дал мальчишке шанс. Настала пора сыграть в ту же игру, только обменявшись ролями.
Глава 8
Сидя в ресторане за бокалом белого вина, Филипп Байден все чаще и чаще поглядывал на часы. Келси не опаздывала — это он приехал слишком рано, так что для волнения не было никаких видимых оснований. И тем более не было оснований считать, что за две недели своего пребывания на ферме Келси успела измениться столь сильно и необратимо, что теперь она будет смотреть на него совсем другими глазами. Или что она заметит его тоску — ту самую тоску, которую Филипп уже испытывал однажды — в тот самый день, когда женщину, которую он когда-то любил, увозили в тюрьму. Но ведь он ничего не мог сделать. Абсолютно ничего… И все же, как бы часто Филипп ни повторял себе эти слова, они продолжали звучать фальшиво. Ощущение вины не отпускало его все эти годы, оно нещадно мучило его, и умерить боль Филипп мог, только даря всю свою любовь дочери.
Но даже сейчас, два десятилетия спустя, он как наяву видел лицо Наоми, слышал ее голос, помнил, как она смотрела на него в день их последнего свидания.
Дорога от Вашингтона до Алдерсона в Западной Виргинии занимала шесть часов. Шесть часов отделяли упорядоченную, цивилизованную, размеренную жизнь университетского городка от серой, унылой реальности федеральной тюрьмы. И здесь, и там жизнь была строго регламентирована в соответствии с предназначением обоих заведений, но если в одном из них били ключом надежды и энергия, то в другом правили бал отчаяние и злоба.
Разумеется, он готовил себя к этому визиту, однако, увидев за решетчатой перегородкой Наоми — некогда живую, энергичную, беспечную, — Филипп испытал настоящее потрясение. Месяцы, что прошли со дня ее ареста и до вынесения приговора, не прошли для Наоми даром. Тело ее, облаченное в бесформенную тюремную робу, утратило свою соблазнительную женственность, и Наоми показалась ему угловатой и худой. Ее волосы, глаза, одежда — все было (или казалось) серым, безликим, утратившим свежесть, и Фи-липпу потребовалась вся его сила воли, чтобы встретить ее молчаливый и тусклый взгляд.
— Наоми… — Он чувствовал себя полным идиотом в своем дорогом костюме, в галстуке и рубашке с накрахмаленным воротником. — Твоя просьба о встрече… Признаться, она меня удивила.
— Я должна была увидеться с тобой. Здесь быстро узнаёшь, что внимание — это главное.
К этому времени Наоми находилась за решеткой неполных три недели, но она уже давно перестала мысленно зачеркивать числа в своем внутреннем календаре. Чтобы не сойти с ума.
— Я благодарна тебе за то, что ты приехал, — сказала она. — Должно быть, тебе приходится несладко из-за всех этих слухов и пересудов. Надеюсь, это никак не повлияет на твое положение в университете.
— Нет. — Он сказал это ровным голосом. — К тому же твои адвокаты, по-видимому, будут подавать апелляцию.
— Я не слишком на это надеюсь. — Наоми крепко сжала руки, чтобы он не видел, как дрожат у нее пальцы. Надежда была еще одним камнем, который отягощал ее рассудок и грозил свести с ума. — Я просила тебя приехать из-за Келси.
Филипп ничего не сказал. Он не мог. Больше всего он боялся, что Наоми попросит его привезти с собой Келси — привезти ребенка в это страшное место.
Она, разумеется, имела право видеть свою дочь. В душе Филипп признавал за ней это право, но смириться с таким положением никак не мог. Он знал, что будет до последнего вздоха сражаться за то, чтобы Келси никогда не попала сюда и не увидела этого серого, безликого ужаса.
— Как она?
— Хорошо. Я оставил ее на пару деньков у своей матери, чтобы… чтобы приехать сюда.
— Я уверена, что Милисент только рада заполучить девочку. — В голосе Наоми неожиданно прозвучал горький сарказм, хотя сердце ее обливалось кровью. — Надеюсь, ты еще не успел объяснить Келси, где я и что со мной?
— Нет. Возможно, она… Нет. Она думает, что ты уехала куда-то далеко — погостить у каких-то старых друзей.
— Прекрасно. — По губам Наоми скользнула призрачная улыбка. — Я действительно далеко, не правда ли?
— Но ведь она еще ребенок… — Филипп почти решился использовать любовь Наоми к дочери, хотя этот прием, безусловно, был из разряда запрещенных. И просто подлых. — Никак не могу придумать, как лучше ей сказать. Возможно, со временем…
