Научу тебя плохому (СИ) - Виктория Победа

Это же запрещенный прием, просто запрещенный и Марк это прекрасно знает. А я дура. Ведь сейчас опять перед ним лужицей растекусь. У него есть какая-то удивительная, необъяснимая способность лишать меня здравого смысла. И пока я думаю, как мне вырваться из этого дурманящего сознание плена, Марк переключается с уха на шею, хватает зубами кожу, посасывает. Ну как у него это получается, что за магия такая?

— Я просто неправильно выразился, Еська, ну не умею я красиво говорить, — он шепчет радом с ухом, обдавая теплым дыханием кожу.

Я тотчас же покрываюсь мурашками, вздрагиваю и прикрываю глаза. Боже я должна себя ненавидеть, грызть изнутри за то, что натворила, за слабость свою и неумение противостоять этому гаду несносному. Он же врал мне. В глаза смотрел и издевался можно сказать. Писал мне от лица того, кого я другом единственным считала и за реакцией наблюдал, не забывая при этом провоцировать, дразнить.

И я на сама деле должна злиться, возможно даже ненавидеть его за то, что вот так просто играл на моей привязанности, а я… Я просто отдалась ему, не думая о последствиях. И сейчас я о них тоже не думаю. Потому что слишком сложно думается, когда тебя самым наглым образом от мыслей серьезных отвлекают, когда коленки подкашиваются, когда воздуха катастрофически не хватает и каждый новый вдох болезненно-сладко обжигает легкие, когда сердце тарабанит в грудину, как заведенное, а собственный оглушающий пульс набатом стучит в голове.

— Месяц, Еся, долбанный месяц…

— Что месяц? — уточняю.

— Ровно столько я лез на стену, не зная где ты и кто ты, я не отпущу тебя мышка, это к твоему вопросу, малыш.

— Но…

— Никаких «но», Еська, никаких больше «но», я же совсем умом поехал, я, блядь, тебя к самому себе ревновал, понимаешь, малыш, какая это клиника? И работать тебе не надо, нехер, я тебе сказал, что ты никуда не поедешь, я тогда ни черта не шутил, Есь. Да и нечего тебе делать среди мужиков голодных, я же прибью всех нахер, а они друзья.

Я качаю головой, а ведь все так красиво начиналось. Опускаю взгляд в пол и начинаю вырываться из объятий. Я не собака, чтобы меня на привязи подле себя держать и за меня решать, что мне делать. Не для того я практически ни с чем на улицу сбежала, ограничивала себя во всем практически, работала на износ, чтобы меня в клетку очередную посадили и команды отдавали.

— Отпусти меня, пожалуйста, я не твоя собственность, Марк! — я срываюсь, повышаю голос.

Потому что обидно, до ужаса обидно от того, что он меня ни во что не ставит. И вроде так красиво говорить начал, а пришли к тому же тупику.

— Есь…

— Не надо, я так не могу, ты давишь с первого дня, ты даже не спрашиваешь, чего хочу я! Просто решаешь! Не спорь, я так сказал, я решил, — припоминаю его же слова.

— И чего же ты хочешь? — он произносит мягко, отстраняется. — Посмотри на меня. Так чего ты хочешь, Есь?

Я поднимаю на него взгляд, смотрю в глаза, а этот гад улыбается. Да что с ним не так? Что за молниеносные перемены в настроении?

— Чтобы ты выполнил свое обещание, я ведь сделала, как ты просил.

— Зачем тебе эта работа, Есь? Я тебе и так все дам.

— Нет, — выдаю резко.

— Почему нет, Есь? — кажется, он и в самом деле не понимает.

— Потому что я не хочу быть зависимой и потому что я буду чувствовать себя обязанной. Уже чувствую.

— Тебе так важно быть независимой? — спрашивает уже серьезнее, без тени улыбки на лице.

Я отвожу взгляд, поджимаю губы. Ну почему так сложно-то? Неужели так трудно понять?

— Ладно, хорошо, если ты так хочешь, но у меня есть еще два условия.

— Условия? — повторяю тихо.

— Да, Мышка, условия. Первое: ты выберешь из ассортимента магазина то, что тебе понравится и мы опробуем это на практике, — он улыбается довольно, напоминая мне объевшегося до отвала кота.

— А второе?

— Так значит на первое ты согласна?

— Я…

— А второе, — он продолжает, снова обнажает свои белоснежные зубы, — прямо сейчас ты снимешь с себя одежду, заберешься на стол и раздвинешь ножки, сама, Мышка.

— Ч…чего? Ты в своем уме?

— Это значит нет?

Глава 26

— Это значит нет? — дразню её, знаю, что надо мягче, ласковее, что нельзя на неё давить, но не могу сдержаться. Это выше моих сил.

Я её раскрепощенной видеть хочу, чтобы сама загоралась, вспыхивала яркой спичкой. Я ведь видел вчера и знаю точно, что мышка моя — та ещё зажигалочка, и заводится она также быстро, как и я. Раз — и все. Полыхаем, сгорая в общем безумии.

Она смотрит на меня, бровки свои красивые к переносице сводит, губы размыкает, облизывает нижнюю, а я слюнки сглатываю, уговаривая себя стоять на месте.

— Ну так что, Мышка? — улыбаюсь, наклоняю в сторону голову.

Еся все также таранит меня взглядом, наполненным огнём праведного гнева.

А я тащусь, просто тащусь от того, какая она хорошенькая, от того, как втягиваются и раздуваются крылья маленького, чуть вздернутого носика. Красивая она, моя Еська.

Черт с ним, хочется ей на этом складе торчать, пусть торчит. Пацанов я к ней все равно не подпущу, нехер, пусть своими делами занимаются.

— Это не честно, — цедит сквозь зубы, — ты говорил об одном условии, а теперь целых, да ещё и… — замолкает, стыдливо опускает глазки, краснеет.

Ты ж моё солнышко. И чего застеснялась? Вчера ведь на этом самом столе стонала так, что у меня яйца от возбуждения сводило и член в штанах дымился.

— Что и, Есь?

— Я не буду этого делать, — она складывает руки на груди, словно прикрыться пытается.

А я не выдерживаю, тяну к ней свои лапы, хватаю за запястья и резко притягиваю к себе. Не могу её не касаться, это выше моих сил.

Провожу пальцами по шее, поглаживаю, наклоняюсь, утыкаюсь в неё носом и прихватываю зубами кожу. Знаю, что мышке это нравится, чувствую. Она тает каждый раз, стоит только прикоснуться к шее, и я бессовестно этим пользуюсь.

— Есь, — шепчу тихо, осторожно прикусываю мочку ушка, — а если без условий? Если просто? Сними все, а?

Я, наверное, сейчас, как маньяк выгляжу и говорю также. И не будь у меня перед глазами примера вот такой ненормальной одержимости в лице отца и брата, я бы точно решил, что умом тронулся, а так всегда можно на гены свалить, мол, семейное это у нас. Все у нас с прибабахом.

— Сними, Есь, сама, хочу посмотреть, мне вчера не хватило.

Сам не понимаю, чего меня так кроет. Просто хочу, чтобы она сделала то, о чем я прошу. Чтобы сама захотела, завелась, расслабилась.

Ну давай же, маленькая, я же знаю, какой горячей ты можешь быть.

— Я не могу, — она кладёт руки на мои плечи, поднимает глаза.

— Почему?

— Просто не могу, мне стыдно.

— Стыдно? — улыбаюсь ей. — Есь, я там уже все видел и не только видел.

Наклоняюсь к её лицу, целую едва касаясь губ, чтобы не сорваться, не наброситься на свою добычу.

— Поэтому и стыдно, — она выдыхает шумно, — ты не поймёшь.

— Так объясни и я пойму.

— Я не могу, я не знаю как… я никогда не целовалась даже, мне неприятно было, и то, что случилось вчера… с тобой все не так, я даже сопротивляться тебе не могу, злюсь, а все равно не могу, я практически ничего о тебе не знаю, а веду себя, как какая-то…

— Не думай даже произносить это слово, — снова беру её за руку, — пойдём, — тяну к выходу.

— Куда?

— Знакомиться будем.

— Но… а пирожки?

— Мы недолго, ничего с ними не случится.

Веду Мышку в её спальню, завожу внутрь и прикрываю дверь.

Отпускаю свою девочку, встаю напротив и развожу руками.

— Давай, малыш, я весь твой, — подмигиваю ей.

— Я не это имела в виду, когда говорила о том, что ничего о тебе не знаю.

— А я это, давай, Есь, не бойся, просто дотронься до меня, сама.

Я сам на грани, но так надо.

Малышка сначала мнется, но все же меня касается, осторожно ведёт пальцами от плеч к груди, а я дышу через раз, едва ли не теряя контроль.

— Раздень меня, малыш, — хриплю, неузнаваемости собственный голос. — Не бойся, секса у нас пока не будет, во всяком случае полноценного.

Она прикусывает губу, опускает взгляд и осторожно цепляет пальцами края моей водолазки. Тянет