Поцелуев мост - Наталия Романова
Вот так… Тором Федос быть мог, Крисом Хемсвортом тоже, а отцом — нет.
Как я доехала домой, не помню. В метро меня мутило, не столько от запахов, голода или ещё чего-то физиологичного, сколько от ужаса и обиды на весь белый свет, начиная, конечно, с себя, совершенно бестолковой, заканчивая белыми трусами Федоса, под которыми прятался академически прекрасный виновник моего положения.
Дома жутко воняло едой. Тушёной говядиной, щами и пирогами с яйцом, что добило мой несчастный организм, который тут же отправился к унитазу, да, не такому белоснежному, как в квартире Федоса, и без кариатиды, но с честью справившемуся с поставленной задачей.
Роль кариатиды виртуозно сыграла бабушка, которая стояла надо мной, пока я покачивалась на табуретке в нашей крохотной кухне и всхлипывала, отчаянно жалея себя, а ещё сильнее денег, которые накануне потратила на ненужные теперь товары для живописцев.
Отныне я была не живописцем, а воплощением живо-пипца во всей красе! Потому что вокруг меня творился полный, непроходимый пипец! Пипечище!
Мама глотала валерьянку и грозилась оторвать Федосу причиндалы до самой шеи, а голову скормить гиенам, а лучше родному папаше, в которого он пошёл. От осинки, как известно, не родятся апельсинки. И мандаринки не родятся, и даже финики с инжиром, а только такие же осины остолоповые!
Бабушка же вздыхала, прикладывала к моему разгорячённому лбу холодную сырую тряпку и приговаривала:
— Вот чего теперь реветь-то? Вредно это. Скинешь дитя-то… Поешь лучше, я бульон сварила куриный, петрушечки добавила, мяско ме-е-е-еленько покрошила, так лучше усвоится. А потом чаёк с лимончиком, или ромашки выпьешь.
— Какой чаёк, мама?! — взвыла мама, глядя в ужасе на меня.
— Чего зазря надрываться? Можно подумать, конец света случился. Возраст пришёл, вот и понесла. Мы с тобой для чего? Или дитя не вырастим? Ты вон, молодая ещё. Я в силах. Поднимем.
— Господи, когда же ты для себя-то жить будешь, мам? — взвилась мама, глядя на свою маму.
— Кто для себя жить хочет, тот дочерей не рожает! — отрезала бабушка. — Ты, доченька, попробуй всё же поесть, — обратилась она ко мне.
И погладила по голове, прямо как в детстве, когда я в той самой драке, в которой Федос стал Федосом, так ободрала колени, что врачам пришлось наложить пару швов.
Глава 17
На следующий день я проснулась далеко за полдень, впрочем, как и всегда со времён окончания академии. Смертельно болела голова, почему-то нос, словно мне съездил по лицу тяжеловес ММА, а ещё страшно ломили руки и ноги. Видимо, без боя я борцу не давалась и ожесточённо сопротивлялась. Жаль, что эпичного поединка я не запомнила.
Я глазела на люстру и думала о том, как буду дальше жить. Как вообще живут матери-одиночки? По всему выходило — плохо они живут. Работают круглые сутки, в редкие выходные пытаются уделить внимание ребёнку, а ещё наладить личную жизнь. Хотя… Какая личная жизнь? На личной жизни, похоже, придётся поставить крест.
Как там говорят: «не жили богато, нечего и начинать»? Вот и у меня, не было двадцать шесть лет личной жизни, нечего было и начинать. А я начала, попробовала, мне даже понравилось, а через несколько месяцев лежала на продавленном диване, почти моём ровеснике. Таращилась на выключенную люстру, придавалась отчаянной жалости к себе и вяло пыталась строить планы на будущее. Своё и ребёнка.
Вот как это могло со мной произойти? Что за вселенская несправедливость, спрашивается! Почему именно моим мечтам не суждено сбыться никогда в жизни? Никогда! Впрочем, понятно почему. Что ещё ожидать от такой бестолковой шляпы, которая умудрилась уродиться в собственного папашу?
— Пошли есть! — громыхнула за дверью бабушка, следом резко открыла дверь и уставилась на меня, лежащую под одеялом. — Пошли, — повторила бабушка, встав надо мною, как монумент и немой укор моей глупости в одном лице. — Уморишь, дитя-то, — вздохнув, добавила она.
Как-то ласково и потому совершенно неожиданно для меня. К ласковой бабушке я не привыкла. От внезапности я едва не разревелась, с трудом удалось сдержаться, лишь пару раз не эстетично шмыгнула носом.
— Вставай, пошли, — повторилась бабушка, растеряв всю ласковость.
Пришлось выползать из-под уютного одеяла и плестись на кухню. Я упала на табурет и уставилась на стол, покрытой клеёнкой с изображением ярких роз. Нарядной, по утверждению бабушки.
— Я вот чуть згонянки сварила, — глубокомысленно произнесла бабушка. — Мамка твоя всю беременность только её и ела, а нет — так суп с галушками ешь. Постный совсем, даже сливочное масло в зажарку добавлять не стала, — она шлёпнула по столу натруженной ладонью, словно несчастная конструкция виновата в моём плохом аппетите, который даже беременность не спешила исправлять.
— Не хочу, — заныла я.
— Дитя уморишь и себя уморишь, — бабушка, не церемонясь, поставила передо мной две тарелки с разными супами. — Горячее обязательно нужно есть, — резюмировала она. — Не было ещё у нас такого, чтобы девчонка уродилась недорослой, даже ты родилась три с лишним килограмма и щекастая, это уж потом, — махнула она в отчаянии рукой, демонстрируя степень своего разочарования от моего телосложения и вообще, всей меня в целом.
— Почему девочка? — для чего-то задала я вопрос.
Вообще-то, если честно, на тот момент я не думала о том, кто у меня родится, девочка или мальчик. Дочь или сын. Я была беременна, у меня должен был родиться ребёнок. Некий гипотетический ре-бё-нок. Нечто абстрактное, совершенно мне чуждое, непонятное существо, которое по нелепой случайности зародилось в моём тщедушном теле.
Неожиданно для себя, я вдруг поняла, что это существо, больше напоминающее фасолинку, если верить экрану УЗИ-аппарата, на самом деле живое и совсем скоро начнёт приобретать черты настоящего человека. Девочки, ну или мальчика, похожего на Федоса. Представлять сына, похожего на меня, у меня не хватило моральных и даже физических сил.
Надо же! Фантастика, честное слово! Не просто ребёнок, а девочка или мальчик. Чудеса, да и только…
— Отродясь по нашей линии пацанов не рождалось, — уверенно заявила бабушка. — Я так считаю, лучше дочь из роддома встречать, чем сыну передачки в тюрьму носить. От мужиков одни проблемы. Что муж он, что сын — одна беда. Так что девочка у тебя будет, не сомневайся. Ты ешь, ешь! Что на тебя смотрит, то и ешь.
