Вера Колочкова - Слеза Шамаханской царицы
– А что у нас происходит? – выгнула она в напряженном недоумении спину.
– А я не знаю, что! Мне пять минут назад Лена звонила, плакала в трубку! Я, конечно, ничего толком из ее сумбура не поняла, но, знаете ли... Если уж взяли к себе ребенка, то умейте отвечать за его психику, уж будьте добры! А то что же у нас с вами получается, уважаемая Лиза? Мне ее обратно забирать, что ли? Или как вы предполагаете? Она же не вещь, чтобы ее туда-сюда перепихивать! Если б я знала, что все так будет, ни за что бы ее к вам не отправила! Чтоб вы над моим ребенком издевались!
Голос Ленкиной матери нарастал в трубке гневливой спиралью – казалось, еще немного, и доберется до самой высокой визгливой точки. Она вдруг обнаружила, что слушает ее на выдохе, а со вздохом почему-то никак не получается... Будто замкнуло что-то внутри. Сейчас, сейчас... Втянула в себя воздух, и вместе с ним вспыхнуло в голове что-то, похожее и не на возмущение даже, а на бешеную ярость. Даже сама испугалась – такая она была терпкая, нестерпимая...
– Так... Остановитесь-ка, Татьяна, на минуточку... – заговорила тихо, с нотками скандального бабьего гудения, благо что заложенный слезами нос этим ноткам вполне способствовал, – значит, я правильно вас поняла – вы решили Лену к себе забрать?
– А вы, значит, именно так обозначаете проблему? Вот так просто, да? И у вас хватает совести это произносить? – еще звучал на крайнем витке спирали гневливый голос из трубки. Но уже не так убедительно звучал, уже с испуганной настороженностью.
– Да при чем здесь моя совесть, уважаемая Татьяна? Вы мать, вам виднее! А мне какое дело, в конце концов? Ваша дочь, вы и решайте! Хоть сегодня к себе забирайте, я возражать не стану! Пожалуйста!
Гундосила в трубку довольно мерзко, сама себе удивляясь – эка, как нагло умеет, оказывается... А рядом с удивлением еще и билась-колыхалась, забегала наперед брошенной ярости совестливая извинительная мыслишка: прости, прости меня, Ленка, это я так, ты ж понимаешь, я вовсе этого не хочу... Не хочу, чтобы эта гневливая тебя к себе забирала... Да и не отдам! Просто так надо сейчас, ты уж потерпи, милая...
– ...Ну, так что мы с вами решили, Татьяна? Я иду Лене билет до Киева покупать и вещи в чемодан складывать? Я вас правильно поняла? – наддала еще немного, почти добравшись до той самой пресловуто высокой визгливой точки.
Немного не добралась – выдохлась, осторожно вслушиваясь в тишину телефонной трубки. И тишина вдруг прорезалась слабеньким, довольно вежливым голоском, где-то даже немного заискивающим:
– Но... Но погодите... Почему так сразу – чемодан собирать? Я же не это имела в виду...
– А что вы имели в виду? Вы сказали, что я издеваюсь над вашим ребенком! Что ваша материнская душа страшно возмущена! Разве не так?
– Да... То есть нет, конечно... Лиза, вы меня совершенно неправильно поняли! Дело в том, что я никак не могу... Мой муж и Лена... Они так и не нашли общего языка, она девочка сложная, нервная... И я очень, очень прошу вас, Лиза...
– О чем вы меня просите?
– Ну, вы же сами понимаете, наверное...
– Нет, вы уж, пожалуйста, внятно сформулируйте, о чем вы меня просите! Чтобы у нас потом разногласий не было!
– Да? Ну да, конечно... Пожалуйста, Лиза, пусть Лена живет у вас...
– Так вы разрешаете или просите?
– Я... Конечно же прошу, Лиза... Войдите в мое положение...
Наверное, с такой предельной настойчивостью был явный перебор – краем сознания Лиза это понимала, разумеется. Но, в конце концов, не она этот разговор начала, да и спровоцированную чужим хамством ярость имела право до капельки в это самое хамство выплеснуть! И потому произнесла уже спокойнее:
– Хорошо, Татьяна, я войду в ваше положение. Только и вы, пожалуйста, в другой раз, когда станете звонить, не отчитывайте меня, как девочку! По крайней мере, с хамства не начинайте!
– Да, да... Простите меня, Лиза...
– Бог простит! Лучше бы спросили, как ваша дочь учится, с кем дружит, чему радуется да чему огорчается! А вы... Ладно, не хочу больше с вами разговаривать, до свидания...
Нажала на кнопку отбоя, сердито взгромоздила трубку в гнездо, будто конечную точку поставила. И усмехнулась нервно – надо же, как неуклюже выместила на Ленкиной матери накопившуюся в душе чернуху... Сейчас еще и законное чувство вины от вынужденного хамства нагрянет, как кислое послевкусие. Ничего, ничего, пусть нагрянет, это нормальная реакция организма...
А организм вместо законного кислого послевкусия вдруг срочно еды затребовал. Наверное, отсутствие калорий для него страшнее, чем чувство вины. А может, и не положены все эти тонкости для дурочек с переулочка... В ярость пришла, хамством на хамство ответила, чаем с бутербродом утешилась! А что? Если уж перевоплощаться, так до конца!
Только устроилась с перекусом на кухне, и зашуршал ключ во входной двери. Тихо зашуршал, виновато. Выглянула в прихожую – Ленка пришла... Вздрогнула, увидев ее:
– Ой, теть Лиз, а вы почему дома?
– Да я что-то приболела сегодня, Лен... Вот, с работы на один день отпросилась.
– А... Понятно...
Ленка глянула исподлобья, шмыгнула носом, опустила глаза, начала нервно дергать собачку молнии на куртке. Нет, все-таки замерзает она в этой куртке, надо тащить за шиворот в магазин, что-то основательное покупать! Мода модой, а здоровье здоровьем... Может, прямо сейчас и собраться?
– Лен! Давай-ка мы с тобой чаю попьем да в магазин за новой одежкой сходим! – крикнула уже из кухни, откусывая от бутерброда с колбасой. – Иди сюда, поговорим!
Ленка зашла на кухню тихо, как мышка, присела за стол, обхватила себя руками, снова шмыгнула носом. И вдруг произнесла несчастным дрожащим голосом:
– Теть Лиз... Вы это... Если вдруг моя мама вам позвонит...
– Да звонила мне уже твоя мама, десять минут назад и звонила... – проговорила с набитым ртом, будто заедая досаду. Впрочем, получилось вполне даже ничего, без явных эмоций. Еще и добавила вполне обыденно, не меняя спокойного тона: – Ты чай с чем будешь? С медом, с вареньем? Или ты сильно голодная? В холодильнике вчерашний борщ есть...
– Значит, звонила... – упавшим голосом произнесла Ленка, слезно сглотнув. – Нет, ну зачем она так, я же просила...
– Лен, успокойся. Все хорошо, Лен. Смотри, я тебе чаю налила, зеленого, как ты любишь!
– Теть Лиз, я не хотела, чтоб она вам звонила, честное слово! Я ей просто хотела рассказать... Ну, типа посоветоваться... А она вдруг взяла и взбеленилась, начала орать на меня, вас с папой всяко-разно обзывать... Ой, как мне стыдно, теть Лиз, какая же я дура... Но я же просто хотела поговорить, я не хотела, чтобы она... Чтобы вы...
Сказала – и зарыдала отчаянно, расквасившись бледным несчастным личиком. И слезы покатились по щекам блестящими горошинами, одна за другой. Дитя и дитя, честное слово... Сонечка, когда разобидится, так же заливисто-горько плачет...
