Куплю любовницу для мужа (СИ) - Халь Евгения
— Хватит нести эту чушь, Гора! Меня просто подставили. И нечего приплетать мне манию Жизели. Это, конечно, очень красиво: сойти с ума из-за любви и предательства своего мужика. Но я не Жизель. Я не такая тонкая.
— Настюша, у меня есть знакомый врач в хорошей частной клинике. Он тебя прокапает и очень быстро поставит на ноги, — продолжает настаивать Гордей.
— Что? Ты меня в психушку решил отправить? Обалдеть можно! Спасибо тебе огромное!
— Это не психушка, — тем же фальшиво-бодрым голос восклицает Гордей. — Это закрытый пансионат. Знаешь, как там много известных людей? Даже звезды шоу-бизнеса. Там хорошо, поверь! Недельку полежать, прокапаться — и стресс как рукой снимет
— Я никуда не поеду, — отхожу к Максу и становлюсь рядом с ним.
— Тебе это необходимо! — мягко возражает Гордей. — Ты не понимаешь, какого ужаса сейчас избежала. Ведь ты могла случайно убить Тату. Поэтому ты в опасности, Настюша! А я не могу этого допустить. Ты даже начала пить водку, хотя всю жизнь ее на дух не выносила.
Почему он мне не верит? Меня захлестывает такая жгучая обида, что я сжимаю кулаки и кричу:
— Да не пила я, не пила! Говорю же тебе: меня облил водкой какой-то ханурик! Просто поедь сейчас на эту заправку, пока не сменился мужик, который там работает, и поговори с ним. Он все подтвердит. И ты еще не слышал главного: я была в Истре у родителей этой мелкой шлендры. Говорила с ее мамой. Она…
— Настя, родители Таты живут в Саратове, — Гордей устало потирает глаза. — Она при мне звонила им из гостиницы по "Ватсапу". Потому что боялась, что Хлыст утром к ним поехал после того, как мы его выгнали отсюда. Я своими глазами видел их по видеозвонку.
— Что? В Саратове? — от растерянности даже не могу ему возразить, только молча хватаю ртом воздух. — А как же… — начинаю фразу, но резко замолкаю.
Потому что понимаю, что сейчас проговорюсь, что видела ее свидетельство о рождении и аттестат зрелости у Хлыста. Но Хлыст мертв. И заявлять сейчас при свидетелях, что я была у него за полчаса до смерти — это самой себе вырыть могилу. Мне тогда точно никто не поверит.
Беру себя в руки и говорю уже спокойнее:
— Ты ошибаешься, Гордей. Я не знаю, с кем она разговаривала, и кого ты видел, но это точно не ее родители. Ее папа и мама живут в Истре. Я была там сегодня. Я разговаривала с ее мамой. И она…
— Ты просто должна мне верить! — перебивает меня Гордей. — Ты запуталась! Хватит! Остановись! Я буду навещать тебя каждый день. Телефон будет с тобой. Сможешь звонить мне, когда захочешь.
— Перестань ей врать, — тихо говорит Макс. — Там у всех сразу отнимают телефоны, чтобы убрать все источники стресса.
— А ты не вмешивайся! — резким тоном бросает ему Гордей. — Я со своей женой разговариваю. Я ее муж.
— А я ее психолог! — не сдается Макс.
— Вот эти сказки расскажи своим теткам, которых ты имеешь, — брезгливо морщится Гордей. — Если бы не женщины, я бы тебе сейчас сказал, в каком месте конкретно ты психолог.
— А ты попробуй иносказательно, — зло прищуривается Макс.
Гордей презрительно поднимает бровь и, нарочито не глядя на него, пытается взять меня за руку.
— Пойдем, Настюша, я тебя отвезу, — мягко говорит он.
— Она никуда не пойдет, — Макс становится между мной и Гордеем, и рука Гордея упирается в его грудь.
Гордей меняется в лице, бледнеет, шипит:
— Пошел отсюда, молокосос!
И с силой толкает Макса в грудь. Но ему не удается даже чуть-чуть сдвинуть Макса с места. Он стоит, как скала, и насмешливо выдыхает:
— Ты бы не напрягался, дедуля. А то мало ли чего! Упадешь, ударишься, потом будем тебе кашку в больницу носить. Оно тебе надо?
Гордей вспыхивает. Алая краска разливается по его щекам. Он сжимает кулак и бьет Макса в лицо. Но тот пригибается, уходя от удара, подныривает под Гордея, поднимает его спиной и с переворотом бросает на пол. Гордей, тяжело рухнув на спину, немедленно пытается вскочить на ноги, но Макс бросается на него, прижимая к полу. Гордей пинает его коленом, на рывке переворачивается, оказывается сверху, садится на ноги Макса и заносит кулак для удара. Но Макс все с той же насмешкой, которая не сходит с его лица, перехватывает его руку и резко тянет Гордея на себя — он валится лицом вперед, теряя равновесие. А Макс в эту же секунду выскальзывает из-под него, оказывается позади Гордея, хватает его руку и зажимает в болевом захвате, вытягивая назад и вверх.
— Да твою ж… — шипит Гордей, утыкаясь лицом в пол.
Тата выскакивает из кухни и громко визжит, закрыв руками лицо.
— Охладись, — спокойно говорит Макс, еще выше поднимая вывернутую назад руку Гордея.
— Пусти, козел, больно! Твою ж… — не сдается Гордей.
— Спокойно, я сказал! — Макс снова вытягивает его руку назад и вверх.
— Хватит, Макс! Ты ему руку сломаешь! — прошу я.
— Сам поломаю, сам и починю, — радостно улыбается Макс. — В первый раз, что ли?
— Отпусти его, пожалуйста! Ему же очень больно! — визжит Тата.
— Мужик, ты это… через край уже, — один из охранников подходит к Максу. — Успокоил и ладно. Он уже еле дышит. Аж с лица сбледнул. Будя! Ослабь клешню!
— Ладно, — нехотя говорит Макс. — Отпускаю. Все в порядке, Гордей? Ты готов нормально разговаривать?
Гордей молчит.
— Я спрашиваю: все ли в порядке? — с нажимом повторяет Макс и еще чуть-чуть поднимает руку Гордея вверх.
— Да! Отпусти! Все хорошо! — сквозь зубы цедит Гордей, пытаясь сдержать крик боли.
Макс резко отпускает его, одновременно отпрыгивая в сторону. И не напрасно. Гордей вскакивает на ноги и немедленно бросается к нему. Но охранник начеку. Он перехватывает Гордея и кричит:
— Все! Не кипешуй! Закрыли тему! Брэк!
Гордей зло сплевывает и отходит в сторону. Он смотрит на меня, явно собираясь что-то сказать. А я вдруг понимаю, что даже голос его слышать не могу. Он открывает рот, и я испуганно вытягиваю руку, безмолвно призывая его молчать. Гордей подчиняется, вопросительно глядя на меня. А я так и застываю: одна рука вытянута в его сторону, другая закрывает мои глаза, чтобы реальность не мешала памяти показывать мне кино. Сцену в приемной нашего офиса, когда я кормила конфетами жену Гурджиева. Когда она рассказывала, что муж поднялся в горы, а ее оставил внизу. Она сидела на камне и плакала.
— Ты слишком старая, — сказал ей муж.
Я тогда ее жалела, потому что еще не знала, что мой муж скажет:
— Ты сумасшедшая!
И это то, что мы получаем от наших мужей за годы собачьей преданности? За то, что терпим их плохое настроение, кислую мину, скучные рассуждения о мировой политике и экономике? Они ведь все знают: как управлять страной, как готовить суп, как рожать детей. И все время объясняют нам, дурочкам. А то ведь мы не поймем и не справимся без их ценных указаний!
Я вдруг чувствую внутри страшную пустоту и завывания холодного ветра, который лютует в моем сердце, что еще недавно было заполнено любовью к мужу. А теперь там пусто, как в заброшенном доме, из которого спешно уехали жильцы. На полу валяются брошенные куклы и забытые фото. А на двери покосившаяся табличка: "Любовь здесь больше не живет".
Никогда не думала, что могу разлюбить Гордея. Но он научил меня не любить. "Нас" больше нет. И будущего нет. Все сгорело в страшном вчера и абсурдном сегодня. Я боюсь оглядываться, потому что прошлое зазубренным ржавым лезвием режет меня на куски. Просто хочу, чтобы эта боль стихла! Чтобы душу больше не выворачивало наизнанку! Чтобы не жгло страшным мучительным огнем в спине, где медленно обугливаются мои крылья. И если я останусь с Гордеем хотя бы на полчаса, то, действительно, сойду с ума!
Отнимаю руку от лица. Они все стоят и ждут. Охранники, Гордей, Макс, Тата, которая осторожно выглядывает из кухни, и, заметив, что я смотрю на нее, испуганно прячется.
— Послушай меня, Гордей, я все решила, — произношу это медленно, но твердо. — Наша затея с открытым браком провалилась. Нам больше не нужно быть вместе. Я от тебя ухожу. Завтра мы с тобой встретимся, поговорим и все обсудим. Как развестись и на каких условиях.
