Мари Фишер - Судьба Лилиан Хорн
– Почему же? Мне так удобнее всего.
– За вами наблюдают.
– Кто?
Господин Керст кивнул головой в сторону ее дома.
– Ваши соседки!
– Ах, эти! – Лилиан Хорн засмеялась. – Пусть, раз им это доставляет удовольствие. Мне нечего скрывать.
– Но…
– Половина из них напивается во время уик-энда, только чтобы как-то убить время. Да пусть посудачат всласть. У них на хвосте грязи куда больше.
Керст открыл заднюю дверцу «мерседеса», и Лилиан села в машину.
Впереди, рядом с шофером, сидела Рут Фибиг – молодая девушка с блестящими рыжими коротко подстриженными волосами. Она повернула свое бледное большеглазое лицо к Лилиан и, улыбнувшись, поздоровалась с ней.
– Здорово, что мы опять вместе.
– Привет, Рут!
Керст завел мотор и дал задний ход, выбираясь из ряда припаркованных машин на проезжую часть.
– Ты хоть знаешь, что сегодня будет? – поинтересовалась Лилиан.
– Пока еще нет! – Рут взглянула на господина Керста. – Надеюсь, ничего обременительного. Я уже как выжатый лимон.
– Вам даже не придется переводить, – заверил их Керст, – заказ исходит от некоего господина Шмитта, владельца фабрики игрушек. Может, вы его знаете? Мы не раз для него работали.
– Нет, – сказала Лилиан.
– Очень симпатичный и очень серьезный, ну, сами увидите. У него здесь сейчас один покупатель, приехал издалека, и он хочет ему кое-что предложить.
– Тогда давайте поедем лучше всего в Дюссельдорф, – предложила Лилиан, – потому что здесь…
– Нет, нет, – отмахнулся Керст, – сегодня это не займет много времени. На сверхурочные рассчитывать не приходится. Гость улетает завтра домой.
– Жаль, – сказала Лилиан.
– Неутомимая Лилиан, – усмехнулась Рут, – когда, наконец, тебе все это осточертеет?
– Возможно, когда стану старой и больной! А когда я была такой молодой, как ты, я вообще не знала, что такое усталость!
Дамы были в превосходном настроении, когда Керст подрулил к «Таверне» – итальянскому ресторану, который благодаря хорошей кухне, изысканным напиткам и высоким ценам имел круг постоянных клиентов с большими запросами.
«Таверна» располагалась за городом, чуть выше дамбы, и цветные фонари, освещавшие окруженный каштанами садик, отражались в водах нижнего Рейна, который здесь был уже довольно широким. С определенной долей фантазии можно было почувствовать себя, особенно в такую теплую летнюю ночь, как сегодня, перенесенным на Средиземное море или, по крайней мере, на одно из северо-итальянских озер, – иллюзия, старательно усиливаемая томными звуками игравшего джаз-бэнда.
Керст помог выйти из машины сначала Лилиан, потом Рут и отдал ключи швейцару.
Господа ожидали их в кабинете, обшитом темным деревом, который, несмотря на аксессуары из южных, стран выглядел очень по-немецки. Они немедленно поднялись из-за круглого стола, накрытого белоснежной скатертью, как только Керст вошел в ресторан в сопровождении обеих переводчиц.
Керст представил всех друг другу, и в следующий момент Лилиан Хорн очутилась перед рослым широкоплечим мужчиной с карими глазами, вокруг которых при улыбке собирались лучики-морщинки.
Ее зрачки сузились, словно она, выйдя из темноты, глядела на ярко полыхающий огонь, однако ни один мускул на лице не дрогнул. По ее лицу никто бы не догадался, что она знает этого человека. Она поразительно владела собой.
На его лице, на мгновение отразилось смущение, но он тут же взял себя в руки.
Когда господин Шмитт представил:
– Господин Тоглер… Фройляйн Хорн! – они сдержанно поздоровались друг с другом.
Однако Лилиан Хорн почувствовала, как ослабели вдруг ее ноги, и была рада, что могла, наконец, сесть. Она чувствовала себя несчастной. Не раз рисовала она себе в воображении встречу с Хубертом Тоглером. Но она не могла себе представить, что эта встреча так взволнует ее. Испытываемая боль при виде Хуберта напомнила ей, что эту страницу своей жизни сердцем она еще не пережила.
Хуберт Тоглер болтал с Рут. Он не должен был заметить ее смятение. Лилиан демонстративно повернулась к Шмитту и попыталась завязать разговор, но была настольно выбита из колеи, что смысл его слов ускользал от нее, и она с трудом поддерживала разговор.
Только торопливо выпив в два-три глотка аперитив, она почувствовала себя несколько лучше.
– Повторить? – спросил Шмитт с улыбкой.
Лилиан не заметила предостерегающего взгляда Керста.
– Да, с удовольствием.
Второй аперитив она выпила мгновенно. И тут же почувствовала, как уголки губ скривились в улыбке, а лица вокруг расплылись, словно в тумане.
«Я пьяна!» – подумала она с ужасом. Лилиан поднялась, прилагая усилия, чтобы не покачнуться, и сказала, стараясь справиться с непослушным языком:
– Извините меня, пожалуйста…
– Лилиан, вам нехорошо? – спросил Керст.
Она ответила вымученной улыбкой.
– Нет, нет, я сейчас вернусь… – Рут хотела встать, но она отмахнулась. – Пожалуйста, не надо!
Покинув кабинет на несгибающихся ногах, она намеревалась выйти в сад, но неожиданно для себя оказалась на улице.
Она заставила себя глубоко дышать, но это только усилило тошноту и головокружение. Больше всего ей хотелось броситься ничком на поросший травой откос вдоль шоссе, обхватить голову руками и завыть.
Но, подчиняясь внутренней дисциплине, она, пошатываясь, шла вперед, механически переставляя ноги.
Когда Лилиан вернулась, оставленная ею компания уже принялась за закуски. Она протрезвела и выглядела бодрой и уверенной в себе, и ни одна черточка ее лица не выдавала, что творилось у нее на душе.
Никто не проронил ни слова по поводу ее отсутствия.
– Я заказала для тебя тоже, – сказала Рут Фибиг, – надеюсь, ты будешь довольна.
– Ну, конечно, спасибо тебе. Ты ведь знаешь мой вкус.
Лилиан ела с аппетитом, пила же только сухое белое вино, заказанное Шмиттом. В этот вечер она была душой компании, искусно поддерживая забавными историями всеобщее веселье.
Когда после десерта все было убрано со стола, хозяин застолья спросил дам, не желают ли они кофе. Рут согласилась выпить чашечку, а Лилиан сказала:
– Нет, спасибо. Если позволительно высказать просьбу, то я хочу танцевать!
И при этом посмотрела прямо в глаза Хуберту Тоглеру.
Тот поднялся, и они стали пробираться между столиками на террасу.
Джаз-бэнд играл «Лунную реку». Лилиан – легкую как перышко – Тоглер почти не чувствовал в объятиях. Он танцевал очень скованно, напряженно. Она улыбнулась, взглянув на него.
– Ты что, боишься меня?
– Ты – опасная женщина.
– Если бы это было так, ты бы не улизнул от меня тогда.
