Данил Гурьянов - Глупая улитка
Не мешкая, все расселись за стол. Я — во главе, Элеонора с Вадимом справа, а Лопатина, благодаря перетасовкам Арнольдовны, рядом со мной слева. За Элеонорой ухаживал Вадим, я был вынужден ухаживать за Лопатиной. «Чтоб ты подавилась», — думал я каждый раз, когда накладывал еду ей в тарелку и чувствовал исходящее от ее неподвижности напряжение.
Бабы захмелели. Внимание сошлось на Вадиме. Он отвечал на вопросы о себе. Элеонора комментировала и сияла от гордости. Мне хотелось встать и дать ей звонкую пощечину.
Лопатина ела, как мышка. Вино только пригубила. Ни разу не улыбнулась.
Я выпил прилично, до приятного шума в голове. Все вокруг стало крупнее и самобытнее. Особенно скалящиеся от смеха физиономии. Хотелось чего-то из ряда вон выходящего…
Лопатина выскользнула из-за стола, удалилась. Улучила момент, тварь… Сейчас начнет трясти волосами, шептать заклинания…
С беспечной улыбкой я тоже вышел из гостиной. Она завернула в спальню. Маньячка… На несколько секунд я остановился. Нет, надо с ней разобраться, сказал себе и решительно пошел следом.
Когда я закрывал за собой дверь, она резко обернулась, слушая телефонную трубку.
Смотрела на меня снизу вверх, как альпинист на шатающийся камень.
Были слышны длинные гудки.
Мой взгляд рушил все сложившееся в наших отношениях.
Она не выдержала.
— Чё? — спросила неуклюже, дрогнувшим голосом.
Я тут же толкнул ее одной рукой на кровать. Она упала, как картонка. Трубка отлетела в подушки, донесся молодой женский голос:
— Алло!.. Говорите!.. Алло!.. Молчишь, да? Опять? Не надоело? Скучно живется? Повеселиться захотелось, урод? Ну, давай повеселимся! Только ты пожалеешь об этом, понял? Ты не знаешь, с кем связался! Я тебя из-под земли достану, падла!
Лопатина лежала, не двигаясь, с закрытыми глазами, как в коме. От нее пахло мылом из моего детства «Зеленое яблоко». Она оказалась девушкой. Я топил свой страх в агрессии.
— Алло! — в трубке раздался голос другой женщины. — Пожалуйста, перестаньте!.. Перестаньте над нами издеваться!.. Я вас очень прошу! Вы же человек! Что мы сделали вам плохого?.. Вам знакомо, когда нервы на взводе? Вы знаете, что это такое? Вот и пожалейте нас… Пожалуйста, не звоните больше… Прошу вас… Пожалуйста… Не надо…
Я почувствовал приближение удара в голову.
— Мама, все хорошо. Это звоню я. Скоро приду, — вдруг раздался с подточенным напряжением голос Лопатиной.
Еле справляясь с собой, я ударил ладонью по рычагам телефона.
Пошли короткие гудки.
Отбой…
Не глядя на Лопатину, молча, но с уверенным видом я убрался из комнаты.
До этого у меня было только две женщины. Красавицы, которых я привык слушаться. Теперь мне понравилось наоборот.
Захотелось выпить водки из горла. По-крутому. Я пошел на кухню. Дурачки что-то кричали в гостиной, веселились. Нашел открытую бутылку, закинул…
Жидкость скрутила меня, бросила на пол с вытаращенными глазами… Прибежал народ, все галдели, смеялись. Когда спирт отпустил меня, я закрылся в туалете и сам не заметил, как провалился куда-то, в темноту…
4
Было утро, и в дверь позвонили. Элеонора что-то пробормотала и накрыла голову подушкой. Зевая и с трудом соображая, я поплелся открывать. Глянул в глазок, сопя.
На лестничной площадке стоял подтянутый милиционер и вертел головой по сторонам.
Я не успел удивиться, как вдруг меня прострелила догадка. События вчерашнего вечера казались нереальными, но… Лопатина заявила на меня. Она преподнесла это как насилие! Прожженная аферистка!.. Меня сейчас арестуют! Кинут на нары. Будут судить. Неужели я…
Милиционер почесал нос и позвонил еще раз.
Я отпрянул от двери, мне показалось, что даже температура тела поднялась. Бросился в спальню и разбудил Элеонору.
— Скажи, что я ушел на пробежку, а потом… уеду на дачу. Прямо со стадиона уеду, поняла?!
— С ума сошел? — с грустью посмотрела она на меня, и ее веки смежились. Но канарейка — наш звонок — опять закричала, и Элеонора, внезапно начав ругаться, резко поднялась.
Когда раздался голос милиционера, мне стало нехорошо. Я залез в шкаф. Выступил холодный пот. Рукав песцового полушубка лип к моему лбу.
Дверь хлопнула, голоса смолкли.
— Эд! — позвала Элеонора, вернувшись в спальню. Хмыкнула, постояла немного, вышла. — Эд! — Ей нравилось кликать меня на западный манер. А мне нравилось слышать, хотя иногда чувствовал себя домашним животным.
Я пошел к ней.
Она была в гостиной.
— Что происходит? — посмотрела на меня с любопытством и настороженностью.
— Он ушел? Зачем приходил?
— «Волшебницу» ограбили. Спрашивал, вдруг мы слышали ночью шум. А ты чего ждал?
Я тихо, прерывисто выпустил воздух из легких, пошел на кухню попить. Оказывается, мучила жажда.
Вспомнил, что ночью полз по коридору. Как уходили гости — не видел. А когда ушел Вадим?..
На кухню вошла Элеонора. Остановилась, пристально глядя мне в глаза. Я вылил недопитую воду в раковину, косо поглядывая на нее.
«Ты с ним трахалась?» — хотел спросить, но не решился.
Все воскресенье мы провалялись в разных комнатах. Элеонора обиделась, и у нее началась «стадия». Она не любила о чем-то допытываться и, когда ей не объясняли непонятное, воспринимала это как личное оскорбление.
Я включил телевизор, но не смотрел его. Анализировал вчерашнее, всю свою жизнь и плакал.
5
Лопатина меня обескуражила.
В понедельник я шел на работу, волнуясь, не зная, чего ждать от нее.
Но она вела себя так, будто ничего не произошло. Я пристально наблюдал за ней, но она ничем не выдала изменения в наших отношениях.
Мне стало страшно.
Это маленькое скрытное существо вынашивало план мести. Ее наверняка унижали всю жизнь, и она отыграется на мне. Что за мысли бродят в этой черепной коробке даже невозможно представить. Просто находиться с ней в одном кабинете — жутко. Хорошо, что был непрестанный поток пациентов, а за стеной, как всегда, громко звучал голос Арнольдовны. Это отвлекало меня.
Надо было самому завести с ней разговор о происшедшем, но я не решился. Никто бы не решился. Даже Вадим. Впрочем… Нет, этот из шкуры вылезет лишь бы убедить всех, что его не выбить из седла.
В поганом настроении прошло несколько дней. Потом вдруг Элеонора заявила, что завтра не придет ночевать. «А может, приду, — сказала, насладившись чем-то в моих глазах. — Часа в три-четыре. Мы будем снимать ночью. Для моего первого спецрепортажа».
— Какого спецрепортажа?
— Ну, о проститутках… Разве я не говорила?
