Ирина Алпатова - Барби играет в куклы
— Это всё Таты, моей сестры, я сама не очень, да и глаз плоховато видит, больно много не начитаешь. Я все больше руками, где на ощупь, где по памяти… — это она имела в виду всякие там вязаные салфетки, прихватки, грелки, чайнички — кучу всяких разных вещей. Вся эта всячина, и ветхая и почти новая, прекрасно уживаясь друг с другом, пустила корни и заполонила почти всю Бабтонину квартиру.
И сундук… Я остановилась, будто наткнувшись на невидимую преграду, когда увидела его в первый раз. Я-то думала, что такие бывают только в музеях или у Кощея Бессмертного, который над златом чахнет, а тут стоит себе такое чудо как ни в чем не бывало, и его можно потрогать. Вот этот самый сундук стоял в двух шагах от меня с загадочным видом и что-то такое обещал. А Бабтоня, увидев мою ошалелую физиономию, совершенно запросто стала его открывать, и я испугалась, что зря я что-то такое подумала. Но сундук не обманул, он взял да и прозвенел невидимым колокольчиком, и я даже задрожала от этого звука. И сильно-сильно зажмурилась, чтобы не ослепнуть от блеска несметных сокровищ. Сокровищ не было, были какие-то тряпочки что ли, и я растерянно посмотрела на Бабтоню — ну как она могла… Зря смотрела, потому что сундук оказался правильным, хотя поняла я это не сразу. И только дура вроде меня могла посчитать тряпочками все эти драгоценные лоскутки и кусочки невиданных тканей.
— У нас еще бабушка знатной портнихой была, и мама шить любила. А я уж так, мне до них далеко…, - Бабтоня задумчиво смотрела на свое богатство. — Ведь надо, за столько-то лет много чего потерялось, а сундук вот он, стоит, как стоял.
Да уж… Мне было совершенно не понятно как можно потерять такой сундук и чему, собственно, Бабтоня удивляется. И еще мне было непонятно, как кто-то мог решиться резать кружева и ткани на такие вот кусочки, и носить ТО, что из всего этого было сшито. Может быть, в роду Бабтони была какая-нибудь принцесса? Я посмотрела вопросительно на кудрявых дам и пухлых ангелочков, которые в большом количестве теснились на внутренней стороне крышки. Вся эта удивительная компания улыбалась мне чуть усталыми обветшавшими улыбками и не подавала никаких знаков. Тогда я внимательно посмотрела на Бабтоню, нет, на принцессу ничто не намекало, а жаль. Но как же все это мне понравилось: и ангелы, и дамы, и кружева, и все-все-все. И еще у меня появилось странное ощущение, что я тоже здесь всем понравилась. Вот чудеса. А Бабтоня чуть коснулась моих волос ладонью и сказала, что пора пить чай с пирогами. И мы пошли.
Скоро все обязанности Бабтони-домоправительницы постепенно стали переходить ко мне, и она потихоньку отдавала мне деньги, заплаченные ей "за труды" Полковником. Это у нас с ним началась такая игра: Полковник делал вид, что я законсервировалась в детском, а значит, несознательном возрасте и продолжал меня воспитывать по одному ему известной системе. А может, он безо всякой там игры считал меня идиоткой, совершенно не приспособленной к жизни, вернее, приспособленной, но только в отдельно взятой комнате. И не то чтобы Полковник был деспотом но, похоже, что он был твердо убежден — раз уж в его доме завелось такое существо как я, то единственное, что от него требуется — строгость и дрессировка. Правда, он называл это воспитанием.
Воспитывал меня Полковник не регулярно, а от случая к случаю. Я подозревала, что он не всегда помнил, что в квартире живет не один. Иначе как объяснить тот факт что, завидев меня, например, на кухне с чашкой чая или столкнувшись со мной в узком коридорчике, он всегда выглядел так, точно не мог сообразить кто это, и что это существо здесь делает. При этом Полковник вперивал немигающий взор в некую точку на моем лбу и она сразу начинала дико чесаться. И я норовила мышью шмыгнуть из-под этого леденящего и зудящего взгляда, очень большой и толстой мышью.
А иногда Полковник с невозможно умным видом раскладывал на кухонном столе пасьянсы. Не знай я, что на потертой клеенке лежат не менее потертые карты, то могла быть подумать, что идет заседание Генштаба и решаются задачи мирового значения или вопрос типа гамлетовского: быть или не быть? Вероятно, Полковник действительно загадывал что-нибудь важное, вроде — вернется к нам мама или нет. Это, по крайней мере, могло бы объяснить его сверх серьезный и сосредоточенный вид, но если и так, то пасьянс, судя по всему, никогда не сходился.
Без всяких там слов я отлично знала — Полковнику я не нравлюсь. Ну и что? Он мне не нравился тоже, и я совершенно не собиралась переживать из-за всяких там нравится — не нравится. Подумаешь… Полковник был совершенно из другого мира, чужого для меня и непонятного, он был из другого теста, скорее глины, а может быть даже железа. И самое главное — он не нравился маме, вот в чем дело. Правда, чуть повзрослев, я догадалась, что и сама маме тоже не нравлюсь, толстая подслеповатая дуреха, но я не виновата, что получилась именно такой. А вот Полковник был виноват во всем. Будь у него не такие бесцветные глазки, не складывай он тонкие губы-нитки в вечную брезгливую гримасу, в общем, будь он каким-нибудь другим, мама может быть и не уехала от него, а заодно и от меня. Да, конечно, она могла забрать дочь, то есть меня с собой, а та не лезла бы на глаза ни ей, ни новому мужу, она вообще никуда бы не лезла… Но мама уехала очень быстро и я не успела все это ей объяснить.
Ну ничего, я стала потихоньку привыкать жить без неё. Уезжают же люди в длительные командировки. У Никитиной из нашего класса, к примеру, отец из всяких там командировок не вылезал, и она даже однажды сказала, не мне правда, а другой девчонке, что он мать по ошибке другим именем назвал, когда приехал в очередной раз, и был жуткий скандал. Но это у них, я бы мамино имя ни с каким другим ни за что бы не перепутала. Это к тому, что маме нравилось, когда я называла её Наташей, а мне нравилось, как она при этом смеется.
Иногда мне приходилось слышать у себя за спиной торопливый шепоток соседок что-то там про "её мамашу". Да что они понимали, какое отношение имело это поганое слово к моей маме! Плевала я на них и на их дурацкие словечки. И еще я подумала как-то, что если впущу это слово в себя, то уж точно никогда маму не дождусь. Ну а Полковник мог бы вообще не появляться, мог уехать в кругосветное путешествие, я бы только платочком ему вслед помахала, причем с радостью.
И вот теперь Полковник собирался в очередную командировку, а меня, значит, отправлял в ссылку. Да, Бабтоня уехала в свой Ленинград, который был теперь не совсем Ленинградом, то есть вообще им не был, хоронить Тату, но рано или поздно она должна была вернуться, именно это она мне обещала. Я должны была потерпеть, пожить без неё, без её "страшных" рассказов, без пирогов и набегов на волшебный сундук. Собираясь в свою невесёлую поездку, Бабтоня попыталась меня же ещё и утешить. Но только она совершенно серьёзно могла предположить, что Полковник боится оставлять без присмотра такую "красивую барышню". Ну да, мне с моей нечеловеческой красотой требовалась охрана. Да если Полковник чего и боялся, то только того, что я непременно спалю нашу прелестную квартирку — когда ты научишься правильно(!) зажигать газ, или затоплю соседей — что можно так долго делать в ванной! Короче, он так жутко разволновался насчёт "красивой барышни", что даже решился связаться с тетей Валей. Именно тогда Полковник в первый раз вызвал у меня хоть какое-то чувство, которому я не хотела искать названия. Я думала только об одном: где же это я совершила прокол, позволила ему догадаться, что мне неплохо и одной. А иначе, зачем еще Полковнику понадобилось отправлять меня к какой-то там тете?
