Энн Брашерс - Последнее лето - твое и мое
Прошлым вечером, когда по кровельной дранке барабанил дождь, они несколько часов проговорили, сидя на усыпанном песком полу в их гостиной. Они говорили о сильных штормах, смытых волной домах, о старой прогулочной дорожке, проходившей некогда по берегу океана и лежащей теперь глубоко под водой. Они говорили о неизменности своего острова, вопреки тому, что он постоянно менял очертания. Алиса испытывала облегчение от того, что родителей нет дома, что они втроем, как и прежде. Поэтому разговор их перескакивал с предмета на предмет, иногда заходя в тупик. Они могли позволить себе не обсуждать серьезные темы — например, то, чем каждый из них занимался за прошедшие три года.
Алиса подняла ножницы и несколько раз щелкнула ими в воздухе. Для начала она дотронулась рукой до теплой макушки Пола. Алиса чувствовала, как руку ей покалывает его щетина. К горлу подкатили рыдания. Как же она по нему скучала! Иногда человек до конца не осознает всю печаль оттого, что его забыли, пока не утешится тем, что его снова вспомнили.
— Ладно, начнем, — сказала она слабым голосом.
Захватив прядь его коричневых волос, она отстригла ее. Острые ножницы, встретившись с волосами, издали чудесный звук: мягкое многоголосое поскрипывание. Алиса припомнила, что ей всегда нравился этот звук.
Под слоем грязи волосы Пола, несмотря на плохое с ними обращение, были такими же хорошими, как в детстве. Каждая прядь, которую она отстригала у спутавшихся кончиков, симпатично завивалась и ровно ложилась на голове. В отличие от него самого, волосы Пола были более послушными и податливыми.
— Ну, что скажешь? — спросила она, обращаясь к Райли.
Райли дольше обычного стояла не шевелясь. Она взглянула на ворох спутанных волос на линолеуме.
— Ему придется прибраться.
Произнесла она это дружелюбно, похоже, с одобрением.
Райли спустилась вниз, и они услышали, как хлопнула входная дверь.
Алиса взялась за прядь у него на затылке, отчего он вздрогнул. Она осторожно стригла волосы вокруг уха, восхищаясь бледным шелковистым пушком, росшим по краю. Она заметила это уже давно. Такие вещи всегда имели для нее значение.
— Ты так спокойно сидишь, — похвалила она его.
Ей показалось, он не сразу ее услышал, хотя она была в нескольких дюймах от его уха.
— Стараюсь, — сказал он наконец.
Под конец она, обретя уверенность в своем парикмахерском искусстве, стала стричь его спереди. Чтобы рабочая рука не дрожала, Алиса оперлась о его подбородок. Впрочем, в этом не было особой надобности. Она смотрела на его щеки, челюсти, чувствуя, как его близость успокаивает ее.
Она вспомнила, как после пятого класса бабушка Рут научила ее вязать. Всю зиму Алиса вязала Полу шапку. Ей хотелось, чтобы во время этих холодных месяцев, когда его не было рядом, когда натянутые отношения их родителей отдалили Пола от Алисы, их что-то объединяло. На следующую зиму Алиса, чтобы напомнить ему об океане, связала ему шарф в зеленовато-серо-голубых тонах. Она вспомнила, как послала ему шарф в школу-интернат, куда он только что поступил. Ее вязание должно было заместить ее, прикасаясь к нему и согревая его, должно было заставить его помнить ее.
Алиса впала в задумчивость, убаюканная звуком стригущих ножниц. Она подравнивала, подрезала, придавала форму и приглаживала. Сердце ее переполнялось радостью. Она чувствовала, как мышцы его шеи расслабляются и он, расслабляясь, начинает ей полностью доверять.
Сколько времени прошло с тех пор, как она испытывала подобные ощущения? Она и забыла, каково это.
Несмотря ни на что, он вызывал в ней такие сильные чувства! И так было всегда. Даже несмотря на то, что был старше ее. И хотя он плохо обошелся с Алисой, отказался от нее и даже забыл, она все-таки жаждала его видеть. Возможно, еще и потому что у него умер отец. Или потому, что Лия не заботилась о нем как следует. Алиса вспомнила, как ее мать рассказывала ей, что в иные трудные моменты маленький Пол приходил к ней вместо Лии. «Я была тронута тем, что Пол позволял мне о нем заботиться, — говорила Джуди, — но от этого становилось грустно. Ребенок, о котором хорошо заботятся, не станет так часто обращаться к чужим людям».
«У нее была тяжелая жизнь», — говорил, бывало, отец Алисы о Лии, признавая тем не менее, что от нее одни неприятности.
Лия выросла в Италии, осиротев в пятнадцать лет. Она называла Пола Паоло, и это позволялось только ей. Если так его называли Алиса или Райли, Пол их бил. Вероятно, его мать хотела назвать его в честь героического дяди, погибшего во время Второй мировой войны, но отец, Робби, назвал сына в честь Пола Маккартни. Алиса не знала, что именно указано в его свидетельстве о рождении. Ей казалось странным, что Пол притворяется, будто не говорит по-итальянски, хотя они прекрасно знали, что говорит.
Алиса знала также, что родители отца Пола, его бабушка и дедушка, не любили Лию. Они винили ее во всем, что случилось с Робби. И хотя Алиса чувствовала, что Лия повинна во многих вещах, возможно, именно в этом ее вины не было.
Пол был их единственным внуком и предполагаемым наследником огромных денег, которые она торопилась растратить. Алиса узнала об этом от своих родителей, а не от Пола. Бабушка Пола однажды позвонила Алисиной матери в надежде, что та со своей стороны вмешается. Райли это помнила. «Вам следует позвонить Лии», — посоветовала Джуди, однако бабушка отказалась. Лии звонили только адвокаты.
Пол не навещал бабушку с дедушкой. С матерью он не ладил, однако был ей предан. Насколько Алиса могла судить, главным было то, что он умудрялся ее любить.
С тех пор как Пол окончил колледж, Лия проводила большую часть времени в Италии. Бывая в Соединенных Штатах, она повсюду находила бесконечные минусы — еда, темп жизни, язык, музыка. Алиса представляла себе более счастливую Лию в Италии, но Пол однажды рассказал ей, что, бывая там, Лия тоже жаловалась.
Алиса не помнила Робби, отца Пола, потому что он умер, когда ей было лишь несколько месяцев. Райли его все-таки помнила — какие-то обрывки воспоминаний вроде его бороды, каучуковых сандалий или пальцев, умеющих вязать любые узлы.
Алисе страшно было говорить об отце Пола, потому что она знала о вещах, о которых ей знать не следовало. Она знала то, о чем Пол ей не говорил и чего, вероятно, сам не знал. От этого ей было очень неприятно, и она винила свою мать за то, что та ей рассказала. Ее мать придавала слишком большое значение информации, начиная поспешно верить нейтральным фактам лишь потому, что они были правдой. «Это во мне говорит журналист», — заявляла ее мать, умудряясь даже в извинении похвалить себя.
Пол почти не говорил об отце, а когда все-таки говорил, выходило, что он его прекрасно помнит. Однако Алиса замечала, что Пол не рассказывает о мелочах.
Алиса догадывалась, что Пол не мог мысленно представить себе отца — так же, как она не могла себе представить Пола, когда тот был далеко. Может быть, так происходит с людьми, которые так сильно тебе нужны, что это тебе только вредит.
Алиса с лязгом опустила ножницы в раковину. Она стояла неподвижно, одна ее ладонь была около его уха, другая — на затылке. Когда его голова медленно прижалась к ней, как раз к месту под грудью, она задержала дыхание.
Она так и застыла, наклонив к нему голову. Она чувствовала через блузку тепло его щеки и подбородка, чувствовала, как его щетина зацепляется за хлопковые нити, а его дыхание заполняет мелкие складочки.
Он был здесь, с ней. Она боялась вздохнуть.
В кухне хлопнула дверь. Он поднял голову. Она отступила назад. И вот его уже с ней не было.
Только что охватывавший их воздух теперь уже обтекал их, как два отдельных тела. Он, ничего не говоря, смотрел на нее несколько мгновений. Она взяла ножницы и дрожащими руками положила их в пластиковый футляр.
Он встал и посмотрелся в зеркало.
— Хорошая работа, — сказал он ей.
Она поняла, что он окончательно трансформировался обратно в того Пола, которого она знала. Они это сделали вместе. Из чужого незнакомого Пола он превратился в любимого и требовательного прежнего Пола.
Но существовал промежуточный момент, момент освобождения во время этого превращения, когда Пол прикоснулся к ней. Об этом моменте она теперь будет думать.
Впервые за несколько месяцев голове было удобно лежать на подушке, кожа головы не чесалась. Но, несмотря на это, Полу было не уснуть, что он тоже относил на счет своей стрижки.
Он представлял себе или скорее чувствовал, как она упирается большим пальцем ноги в его ступню. Он чувствовал нажим ее ладони на голову и пальцев на подбородок. Когда она наклонялась над ним, он ощущал новый Алисин запах — может быть, более чистый, чем у прежней Алисы, но все такой же знакомый и глубоко волнующий.
Когда он прижался головой к ее телу, его переполнили сильные ощущения. Зачем он это сделал? Что это значило? С другими знакомыми девушками он этого не делал. Невозможно было это отменить. Можно было попытаться сбросить это со счетов. Притвориться, что ничего не было. Но это произошло между ними. Правда, к его облегчению (он ведь испытывал облегчение, верно?), на оставшуюся часть дня они, казалось, пришли к соглашению о взаимной потере памяти.
