Энн Мэйджер - Рыцарь в потускневших доспехах
Он уронил голову на руки.
Ничто из того, что они сделали друг другу, больше не имело значения. Только этот ребенок.
Волна новой отцовской муки разрывала его изнутри. Еще одна дочь. Неужели она тоже потеряна для него?
Наконец он поднял глаза — в опустошенные, темные раскосые глаза бывшей жены — Кристофер, ты не представляешь, каково мне было держать это в тайне.
Он с трудом заставил себя не повысить голос.
— Почему же ты рассказываешь мне об этом сейчас?
— Потому что это все время преследовало меня — Она нервно улыбнулась своей деланной светлой улыбкой, стряхивая пепел в пепельницу — Мне давно следовало рассказать тебе.
Разглядывая ее сигарету, Кристофер не позволил себе говорить Она с легкостью продолжала.
— Я покидаю твой дом И продолжаю жить.
— Что для тебя так же просто, как раньше, — констатировал он.
— Я не могу иначе У меня не такая сложная натура, как у тебя — Она, казалось, заколебалась — Предстоят расходы.
— Итак, снова о деньгах — по традиции? — В его твердом голосе послышались жестокие нотки — Ты решила приберечь пикантную новость — чтобы побольше взять за нее?
Она отшатнулась от него — Почему ты всегда такой гадкий? Темные животные инстинкты взыграли в нем. Его глаза сузились Он сжал руки в кулаки Но, когда начал говорить, его голос оставался спокойным.
— Сколько тебе нужно?
Она улыбнулась. И, разглядывая его, поднесла к губам сигарету.
Он долго смотрел в красивое лицо пустой неврастенички, которая когда-то обладала над ним пленительной властью. Женщина, на многие годы сделавшая его несчастным. Его изумило, что ее новость, которая произвела в нем эффект разорвавшейся бомбы, не вызвала никаких чувств к ней. Даже ненависть его к бывшей жене прошла.
Их страсть бушевала подобно разрушительному аду — до тех пор, пока последние дьявольские уголья не прогорели и их любовь не умерла. В холодной пустоте своего бывшего дома ему казалось невероятным, что он был так увлечен ею.
Наконец он свободен. Давным-давно он мечтал об этом — окончательно освободиться от нее. Но плата оказалась чересчур высока.
Кристофер вытащил чековую книжку. Маргарита назвала астрономическую цифру. При других обстоятельствах он сказал бы ей, что она сошла с ума. Но сейчас ни один мускул на его лице не дрогнул, когда он подписывал чек. Ведь это было несравнимо со всем тем, за что он платил раньше.
— У кого моя дочь? — был его единственный вопрос.
Глава 2
А кем была Даллас? Интеллектуалкой, утонченным знатоком метафизических поэтов. Она погубила себя в захудалом приморском ресторане Южного Техаса. Там с религиозной горячностью, о которой и не подозревала прежде, она молилась, чтобы ее повар не напился в очередной раз.
По странной прихоти судьбы в тридцать два года у Даллас все еще не было ни своих детей, ни мужа. Зато на ее законном попечении оказались четверо ребятишек-сирот, скорее напоминающих диких индейцев, чем цивилизованных бледнолицых. И их любимцы — собака, пара линяющих попугаев, голубая цапля, два аквариума и три кошки. Плюс полуразвалившийся ресторанчик, полученный детьми в наследство, с причалом у канала.
Был субботний вечер. Посетители, одетые по-пляжному, заглядывали в ресторанчик. Даллас Кирклэнд поднимала из-за кассы голову всякий раз, когда по серой деревянной стене хлопала входная дверь.
"Боже, пожалуйста. Пусть это будет Оскар. Пожалуйста”.
Но Оскар все не появлялся. Ее улыбка то гасла, то вспыхивала: в ней все еще теплилась надежда увидеть лицо Оскара — мужественное, исхлестанное непогодой. Она надеялась услышать его грубый приветственный рык, когда он с важным видом прошествует мимо нее в своих джинсах на бедрах, неся на кухню ящик с продуктами.
Как тосковала бы эрудитка Даллас о размеренной университетской жизни, с ее изучением поэзии и работой в библиотеках над диссертацией, будь у нее свободная минута! Но вот уже год, как умерла ее сестра, и свободной минуты больше не было.
Теперь в ее жизни воцарился хаос. Неприятности тоже не отступали.
К сожалению, сегодня был обычный субботний вечер. Ресторан представлял собой ветхую лачугу на сваях с широкими деревянными палубами, протянувшимися над каналом. Заходящее солнце окрасило волны канала багровым цветом. Приморский ресторан был излюбленной остановкой отдыхающих по пути обратно в город — с островов, окаймлявших Мексиканский залив.
Даллас являлась одновременно и хозяйкой, и официанткой, и кассиршей. Она неистово выписывала заказы на креветки и гамбургеры, провожала посетителей к их столикам и рассчитывала их. И вдобавок удерживала на лице улыбку.
Высоко вверху загоралась и гасла, мигая, голубая неоновая вывеска, изображавшая очертания штата Техас. Удушливый, просоленный зной лился в комнату через распахнутые окна. Даллас любила Баха, но посетители, уставшие от своей поклажи, предпочитали хриплую музыку из вестернов, извлекаемую из музыкального автомата.
Ее очки с толстыми стеклами в сотый раз сползли с вспотевшего орлиного носа. Она поправила их, решительно ударив по позолоченным дужкам, одновременно подсчитывая суммы заказов.
— Пожалуйста, 32 доллара 56 центов, — шептала она, тыкая ручку в пучок светлых волос. Подавала гостям меню, а потом обмахивалась им. Из-за влажного воздуха ее футболка без рукавов прилипла к груди.
— Что? 32 доллара 56 центов?! — Клиент взревел, хлопая наполовину опорожненной кружкой пива по стеклянному прилавку.
Даллас кивнула, и обгоревший на солнце гигант, сдвинув на затылок черную бейсбольную кепку, свирепо вытаращился на нее. Она улыбнулась ему так же, как и прочим гостям. Его большие красные руки медленно начали пересчитывать пачку купюр — таких же мокрых и помятых, как он сам, его жена и дети. Денег не хватало.
— У тебя есть с собой деньги, лапушка? — обратился он к жене, чьи пухлые щеки, как и его, замечательно обжарило солнце.
Даллас прикусила губу, в то время как жена клиента поставила свою пивную кружку и стала рыться в кошельке. Из мешанины оберток из-под жвачки и ключей она извлекла на свет три рваных доллара и два двадцатипятицентовика — ура!
За ними, у задней стены перед темной кухней, собралась нетерпеливая толпа посетителей. За беспрестанно хлопающей дверью взвизгивали, тормозя, шины.
Боже правый! Напряжение Даллас росло. Она все поглядывала на часы под голубой неоновой вывеской. Где же Оскар? Что ей делать? Было безумием принимать заказы без него.
В столовой и на палубах теснилось бессчетное число столов. Ненакрытых столов было еще больше, чем накрытых. Вместо того чтобы работать, ее племянницы-близнецы Ренни и Дженни сражались за обладание телефоном. А одиннадцатилетний Патрик, как всегда, исчез. Ах, дети, дети!
