Елена Зыкова - За все уплачено
Работа, в общем-то, не тяжелая, не пыльная. Главное, чтоб не спать, не залеживаться и следить, когда охлажденные в змеевике пары становились мутными, по градусам слабые, и следовало все загустевшее, отработавшее сусло из бака вылить, зарядить бак новой порцией, сменить потеплевшую воду в змеевике – и начинай весь святой процесс сначала. Но когда за это дело брались мужики, то толку выходило мало по той причине, что они были охочие к преждевременному и частому снятию «пробы». И по ходу дела обычно так «напробовались», что часа через два начинали путать технологические циклы процесса, туго соображали, когда идет сорокаградусная, а когда она уже слабела и к достойному употреблению не была пригодна.
А Нинка, пока была занята делом, продукцию свою на язык не пробовала, а проверяла на спичку, для чего капала самогонкой на лавку, растирала пальцем лужицу и поджигала ее.
Около полуночи на второй день заскочил Борька и одобрительно глянул на наполненные бутыли.
– Как идет дело? – озабоченно спросил он.
– Нормально, – сказала Нинка. – Выпить небось хочешь?
– Еще чего! – обиделся Борька. – Я просто так, без причины, не принимаю. Только по праздникам. Я просто так к тебе зашел, может, помочь надо.
Нинка отправила его с двумя бадьями за холодной водой для змеевика, Борька спустился к речке и принес воду. После чего закурил и сказал:
– У тебя тут такой дух густой, что можно и не пить, а все равно захмелеешь.
– А я уже косая, – созналась Нинка. – Утром перерыв сделаю, спать охота.
– А успеешь до свадьбы все выгнать? – испугался Борька.
– Успею, – успокоила она его.
Борька отказывался до тех пор, пока не появился жених – Антон Сбруев. Этот безо всяких разговоров сказал, что имеет право снять пробу, потому что не верит, что баба могла хорошо справиться с таким делом.
– Снимешь пробу и катись, – круто сказала Нинка. – А то я все бочки расколочу и ни черта тебе к свадьбе вообще не будет. Крутись как знаешь.
– Ладно, – согласился Антон и ухватился за еще теплую, только что наполненную бутылку.
– Горячая лучше, – сказал он. – Горячая да свежая сразу по мозгам ударит.
Они выпили с Борькой по кружечке и одобрили полученное качество продукта.
– Ты со мной как следует разговаривай, – сказал Антон. – Я теперь в вашем доме хозяин.
– Видали мы таких хозяев, – отбрила его Нинка. – Ты еще себя покажи как хозяин. Пока-то ты невесть где мотался, в деревню босяк босяком приехал, в чужой дом входишь, а разом в хозяева лезешь. Еще посмотрим, что ты за хозяин.
– А вот и посмотришь! – ответил Антон и потянулся было к бутылкам, чтоб снова снимать пробу, но Нинка схватила веник и ударила его по рукам.
– А ну-ка отвали отсюда! Хватит! Принял, и достаточно.
– Так ты же сама сказала, что по правилам холодненькую надо опробовать!
– Хватит! – уперлась Нинка. – Не желаю с Валентиной потом разбираться, будто я тебя до свадьбы опоила.
– Дай ему последнюю, – сказал Борька. Нинка, сама не зная почему, послушалась, и Антон нацедил себе железную кружку холодной самогонки и сказал:
– Теперь культурненько можно попить. Как в хорошем ресторане, как белый человек.
Культурненько у него называлось пить мелкими глоточками, а между этими глоточками чтоб закуривать папиросу, а все это разбавлять разговорами «за жизнь».
Вскоре он захмелел, но по-доброму, на скандалы не лез и хозяином себя больше не объявлял.
– А ты-то, Борис, когда Нинку в церковь поведешь?
– Без церкви обойдемся, – засмеялся тот. – Нам это не надо. А ты как решил, пойдешь, говорят, к попу Диомиду?
Антон приоткрыл дверь баньки, выглянул наружу, будто бы боялся, что его кто-то может подслушать. Потом снова уселся на скамью и сказал серьезно:
– Решили, что пойдем. Только осторожненько, без шуму. По деревне об этом вы оба не звоните, но мы решили, что такая подстраховка нам не помешает.
– Что за подстраховка? – не понял Борька.
– Да чтоб в церкви женитьбу закрепить, – поморщился Антон. – Меня Господь Бог в жизни выручил, спас меня. Совсем меня смерть за горло хватала, все врачи мне в жизни отказали, а один умный человек сказал: «Ты Богу молись, возверуй!» Я возверовал и молился. И жив остался. И через три дня, – сказал Антон, и глаза его даже засветились, – все врачи в госпитале в один голос сказали: «Помереть ты должен был, Антон, а почему выжил, мы не знаем!» И хоть я в своей батарее комсоргом был, но теперь на всю жизнь в Бога верю. Шуметь об этом не хочу, потому что имею желание жизненный карьер делать, но в душе у меня теперь есть Бог. Раз он меня выручил, жизнь мне спас, то и я должен слово свое сдержать и с Валентиной пожениться по-Божески. Мужчина слову своему верным должен быть.
– Если Перекуров об этом узнает, плохо будет, – засомневался Борька.
– Пусть узнает, – упрямо сказал Антон. – Слова своего я нарушить не могу. А в государстве нашем, по Конституции, у нас свобода совести. И среди партийных полно тех, кто потихоньку в церковь бегает. Пойдешь ко мне шафером?
– Я? – вздернулся Борька. – Да я ж вовсе в Бога не верующий, я в церкви, можно сказать, и не был ни разу.
– Был, – сказал Антон. – Ты же крещеный, все знают. Значит, Бог в тебе есть.
Нинка видела, что Борька в церковь на тайное венчание идти не хотел, но, с другой стороны, и трусом себя проявить не желал. Поколебался и сказал:
– Ладно. Если тебе это надо, то я пойду. Мне-то что, все равно осенью в армию возьмут. Армия все спишет.
– Вот и договорились! – обрадовался Антон. – Мы в Семеновку, в храм, к вечеру поедем. Насчет машины я договорился. Мы с Валентиной, Нинка да ты. В колокола лупить не будем, священник нам откроет, я ему уже деньги заплатил, и мы по-скоренькому все это провернем. А с утра уж в правление к Перекурову поедем, чтоб он нас записал. А вы с Нинкой когда обженитесь?
Борька ответил солидно, спокойно, как о деле решенном, хотя до этого таких разговоров с Нинкой даже и не заводил.
– Армию отслужу, и распишемся. Разом, как вернусь.
А поутру, как и предполагалось, притарахтел на своем трехколесном мотоцикле младший лейтенант милиции Самсонюк и без всяких ненужных слов спросил радостно:
– Газ гонишь?
– Гоню, – признала Нинка.
– Не из свеклы, надеюсь?
– Из зерна.
– Ага! На спичку горит? – деловито осведомился Самсонюк.
– А как же иначе? Проверьте любую.
– Ладно, дай офицерскую пробу.
Офицерская проба была такая же, как и проба Антона – одна порция еще теплого первача, чтоб разом забрало, а вторая – из ночного выгона, уже холодненькая. От бутылки с собой в дорогу Самсонюк долго отказывался, но потом пришел к выводу, что погода сегодня зябкая и бутылка с собой на непредвиденный случай не помешает.
К вечеру Нинка свою работу закончила. Она поспала пару часов, а к закату Валентина подняла ее, и они задами вышли к дороге, где уже в автобусе ждали их Антон с Борькой, и они поехали в соседнее село венчаться.
Все прошло ладненько. Уже стемнело до того, что каждый огонек в округе в домах был виден. Священник открыл церковь, зажгли электричество и свечи, и за полчаса торжественное венчание прокрутили без всяких запинок и даже так фасонисто и красиво, что Валентина побледнела с лица и стала симпатичной.
Наутро председатель колхоза записал Антона и Валентину как мужа и жену в свои книги и сказал длинную речь, смысла которой не понял и сам. Ясно было, что и Валентине, и Антону теперь до конца своей жизни предстояло дружно и слаженно трудиться на полях родного колхоза, а одновременно рожать как можно больше детей, чтобы они шли светлой родительской дорогой и также потом работали на тех же полях.
Вернулись в дом, где с помощью соседок на подворье уже установили длинные столы и уставили их всем, что Бог на сей день послал. И студень был в достатке, винегреты, салаты, пару поросят выставили, солений-варений всяких, короче сказать, стол получился отменный, не хуже, чем у других, стыдиться было нечего, всех можно было накормить и напоить. Лицом в грязь Агафоновы не ударили.
Погода тоже не подвела, день выдался солнечным, теплым, а после полудня даже и жарким.
Через час-другой уже все перепуталось, и каждый поздравлял невесту с женихом когда ему вздумается, иногда двое-трое таких поздравляющих говорили разом, но их все равно понимали и слушали.
Когда стемнело, а праздник набрал полную счастливую радость, подворье осветили как могли. Вытащили из дому лампы, включили фары трактора, ударила гармошка и те, кто помоложе, пустились в пляс.
За полночь уже изрядно пьяный Антон собрался произнести тост в честь своей молодой жены и самого себя.
Он поднял свой бокал, гордо выпятил грудь и сказал:
– Товарищи! Мы люди культурные и верим в нашу страну, в наших командиров и в светлое будущее коммунизма! И мы живем, пока живем! А когда умрем, тогда уже жить не будем! Так что выпьем за мою Валентину и за нашу прекрасную жизнь!
