Фэй Уэлдон - Сестрички
Хэмиш смеется.
— Лесенка принадлежала моей матушке. Она не продается.
— Семьдесят пять.
— Две сотни, по меньшей мере, — вступает в торг Джемма.
— Помолчи! — одновременно рявкают мужчины.
— А потом, вдруг она мне понадобится, — продолжает Хэмиш. — Лесенка-то библиотечная. Я в эту библиотеку двенадцать тысяч вложил.
— Не прикидывайся, что любишь читать, Хэмиш. Когда это ты лазил по лестнице за книгой?
Хэмиш улыбается. Он всячески приветствует грубое обращение.
— Да-да, ты опять прав, — вздыхает он. — Читать я предоставил Джемме. Она у нас образованная. А я просто делаю деньги. Разве она не чудо сотворила с этим домом?
— Чудо, — соглашается Виктор. «Чудо», эхом вторит ему Эльза, но никто не слышит ее.
— Я только шла навстречу твоим пожеланиям, Хэмиш, — приторно-сладко поет Джемма. — Надеюсь, не переусердствовала. Но почему бы тебе не уступить бедному Виктору? Ему так приглянулась эта лестница… А я вряд ли буду когда-нибудь лазить по ней…
— Это верно, — кивает Хэмиш.
— Значит, по рукам! — торжествует Виктор. — Немедленно выписываю чек на пятьдесят фунтов.
— Ты сказал семьдесят пять.
— Разве? Вот это я зря. — Виктор достает чековую книжку.
— А как насчет стульев? Восемь стульев из столовой. — Хэмиш медлит. — Я ведь приглашал тебя в надежде, что ты избавишь меня от них. У Сотби за них предложили пятьсот фунтов.
— Так положи их в карман.
— Глупейшее предложение. Даже я это понимаю. Меня все дурят направо и налево, но я-то знаю, что эти стулья стоят не меньше тысячи двухсот. На Бонд-стрит видел точно такие же. А ты еще дороже сможешь продать их. Неплохой навар будет, а, Виктор?
— Ерунда. Мне не нравятся твои стулья.
— Зачем они должны тебе нравиться? Ты продай их.
— Я продаю только то, что мне нравится. Закон антиквара. Закон торговли.
— Мне мои цветочные горшки не нравятся, — возражает Хэмиш, — но я продаю их миллионами.
— Тебе не надо смотреть покупателю в глаза. А мне приходится. Вот что я скажу, послушай: шесть сотен за стулья — и лестницу в придачу.
— Стулья останутся у меня, — произносит Хэмиш и прикрывает глаза, но успевает перед этим выпустить на Виктора ядовитую стрелу взгляда. — И лестница тоже.
— Напрасно я заговорил о лестнице, вздыхает Виктор. — Надо было просто швырнуть ее в машину. Никто и не заметил бы.
И он тоже прикрывает глаз. Хочет скрыть огорчение.
Тупик.
— А что если нам попить кофе в библиотеке? — бодро восклицает Джемма, обращаясь к Эльзе. — Пока мужчины снова не начали торговаться! Ты расскажешь мне о себе. Я умираю, так хочу узнать, как живет молодежь сегодня…
Эльза в отчаянии бросает взгляд на Виктора, но помощи от того не предвидится. Ей ничего не остается, кроме как догонять Джемму, которая в своем кресле развила такую скорость, что приходится бежать за ней по светлым коридорам в библиотеку, где на полках рядами стоят книги, оптом купленные, по размеру подобранные, нераскрытые, непрочитанные… и где мерцает за стальной решеткой искусственный огонь в электрокамине.
Следом бежит Джонни с пуговицей. Эльза так и оставила ее в россыпях бисквита и сыра. Чтобы взять из рук Джонни пуговицу, Эльза отпускает поясок своей юбки, который теребит постоянно; поясок расходится, и юбка чуть не соскальзывает на пол. Юбка старомодная, с запахом, из искусственного шелка, легко мнется, быстро пачкается.
Джонни и Энни пересаживают Джемму из каталки в мягкое кожаное темно-вишневое кресло. Она в нем как котенок на подушечке. Эльза сидит рядом на стуле с высокой резной спинкой. Из «удобств» в нем только гобеленовая накидка.
— Значит, ты у Виктора вроде референта, — говорит Джемма. — Интересно, должно быть. Можно столько всего узнать об антиквариате. Хэмиш постоянно покупает старинные вещи, просто устоять не может. Детей у нас нет — боюсь, моя вина — вот нам и приходится как-то занимать себя.
— Я не очень хорошо разбираюсь в антиквариате, — говорит Эльза. — Я только пыль в салоне вытираю. А работаю в основном как секретарь.
— Да, Виктор так и говорил. Надеюсь, ты не возражаешь, что я подсунула тебе эту опись? Я люблю во всем порядок. Когда-то, кстати, сама работала секретарем… давно это было, в те дни я еще на своих ногах ходила и все пальцы были при мне.
Она вытягивает вперед левую руку. Безымянного пальца нет до основания. Шрам очень аккуратный, гладкий, кожа белая, на вид здоровая, но Эльзу все равно мутит. Начинает кружиться голова.
Неужели она упадет в обморок?
Нет. Джемма предупредительно наливает ей глоток бренди.
— А ты живешь с родителями, Эльза?
— Нет. Я поссорилась с ними.
— Почему?
— Из-за Виктора.
— О, Господи!
— А живу я с Виктором. У нас квартирка в глубине салона. Мы любим друг друга. Он замечательный человек и совсем не старый. Отказался от всего — от семьи, от дома, от прежней работы, вообще, всю жизнь начал сначала. Ради того, чтобы вести собственное дело, и сейчас отказывает себе во всем.
— Ты тоже?
— Нет.
Джемма задумывается, потом произносит:
— Для человека, который во всем себе отказывает, у него слишком большая машина.
— Она нужна ему для работы.
— Я просто процитировала слова бедняжки Дженис, которая даже такие простые вещи, как выплата кредита, переживала ужасно, — щебечет Джемма и без перехода спрашивает: — Ты останешься на весь уик-энд, Эльза?
Эльза готова сию секунду помчаться домой, биться в дверь родительского дома, молить мать о прощении. Она готова бежать в квартирку Виктора и прятаться под атласными подушками, или под стеганым старомодным покрывалом, или даже под диваном, который им с Виктором служит постелью. Пылищи поднимется, однако! Эльза постоянно шмыгает носом и чихает. Всю жизнь она живет в пыли. И с Виктором она тоже живет в пыли, но лучше в пыли с ним, чем в пыли без него в машбюро. Стены машбюро были оклеены пленкой, полы устланы синтетическими коврами, которые создавали статическое электричество в таких масштабах, что девчонки-машинистки раз десять на дню вскрикивали, вздрагивали, взвизгивали от его разрядов.
В других офисах ковровое покрытие обрабатывали антистатиком, но для машбюро это считали непозволительной роскошью. А девчонки за пишущими машинками по-прежнему вскрикивают и вздрагивают. Есть от чего.
— Я думала, меня пригласили… — бормочет Эльза.
— О, дорогая, пригласили, конечно, пригласили. Ты же референт Виктора. Мы собираемся оценить дом вместе с содержимым. Без его помощи не обойтись. Виктор отлично во всем разбирается. Хэмиш всегда препирается с ним, хотя они прекрасно ладят. Но я не подозревала, что вы с Виктором так близки… Дженис в воскресенье привезет к нам Уэнди. У нее день рождения — восемнадцать лет.
