Екатерина Маркова - Блудница

— «Человек бывает несчастлив дважды: когда не сбывается его мечта и когда она сбывается», — пробормотал Потапов, с ужасом ощущая, что он не в силах двинуться с места.

— Оскар Уайльд, — насмешливо завершила цитату Мария и, словно читая душу Потапова, легко засмеялась. — Это иногда случается… когда непредсказуемая плоть выходит из повиновения. Ну что? Совсем силы покинули? — И, притворив за собой дверь купе, присела перед ним на корточки, обхватила руками его колени, заглядывая в глаза своим лукавым многообещающим взглядом, поведала полушепотом:

— Я занимаюсь любовью только за деньги. Это моя профессия… Нравится тебе это или нет.

Потом оглоушенный Потапов лихорадочно выворачивал бумажник, не поднимая глаз на Марию, и, положив на столик несколько стодолларовых купюр, услышал, как опять точно порывом ветра по верхушкам деревьев прошелестел ее тихий смех и низкий голос исправил его опрометчивый поступок:

— Мне нужны все деньги, которые у тебя есть.

Его оторопелый взгляд наконец-то встретился с ее неулыбающимися серьезными глазами, захлебнулся их зеленью и, отправляясь обреченно на дно, сделал несколько неуклюжих попыток выбраться на поверхность.

— Все?… Но я… Впрочем, что я. Конечно, безусловно все, что есть. Вот, вот… Это все, осталась кой-какая мелочь, в рублях…

— Я же сказала — все… Даже мелочь.

Потапов проверил взглядом, не шутит ли она, но опять столкнулся с серьезными, умными, слегка настороженными глазами с затягивающей бездной расширенных до невероятности зрачков… Понял, что это не каприз и не блажь… Взбесившееся вожделение диктовало свои жесткие условия.

А потом… вздрогнуло мироздание, и повидавшие на своем веку мерцающие в темном окне поезда потрясенные звезды попятились за темные клочья неподвижных облаков, увлекая за собой бесстыдно лупатую, голую и гладкую, как вывалившийся из скорлупы желток, луну… Лохматые кроны деревьев, подсматривающие в незашторенные прогалы летящих составов, выхватили на миг любовный обморок сплетенных тел и понесли на взметнувшихся к небу ветвях отголоски рождающейся в вечности истории еще одной любви…

Потапов умер и воскрес. И в этом его воскресении было причащение какой-то доселе неведомой ему святыне. Не открывая глаз, он мыслями вернулся к Марии. Так не отдавалась ему никогда ни одна женщина. Она стала его кожей, его дыханием, частыми ударами расходившегося сердца, его горячей кровью и сладкими судорогами сведенных ног. Она откликалась ему каждой клеткой себя; ее дрожь становилась его дрожью; ее стон, готовый сорваться в крик боли и наслаждения, озвучивался его голосом, а малейшее движение ее тела не в унисон разливалось в нем новой, еще более мощной волной возбуждения.

— «…И будут два одной плотью — так что не двое, а одна плоть», — пробормотал Потапов, все еще не открывая глаз, и вздрогнул от резкого голоса проводницы за дверью купе.

— Через две минуты будем в Ленинграде. Кто заспался, прошу пошевеливаться.

Потапов резко сел и зажмурился от яркого солнечного света, бьющего в незашторенное окно. Напротив валялись сброшенные впопыхах вещи. На столике лежал его бумажник и все деньги, которые он лихорадочно выгребал ночью… Поезд слегка дернулся и перешел на совсем тихий ход. За окном проплывала платформа Московского вокзала. Потапов стремительно влез в брюки, натянул свитер, искоса взглянул в зеркало и, выудив из кармана расческу, попытался усмирить всклокоченную шевелюру. Поезд мягко остановился. Потапов вылетел в коридор, где гуськом семенили к выходу пассажиры с вещами. Дверь в соседнее купе была закрыта. Он стукнул несколько раз и, не услышав ответа, приоткрыл дверь. Ошарашено оглядев пустое купе, жадно вдохнул уже знакомый пряный запах духов и вернулся в коридор. Проводница приветливо кивнула ему издали и, пропустив последних пассажиров, двинулась к Потапову.

— Они первыми вышли. Теперь уж вряд ли догоните. Просили вот на память вам передать.

Она протянула ему пузатого поросенка-солонку.

Потапов выдавил улыбку и, отодвинув проводницу, выскочил на платформу. Плотная толпа движущихся людей подтвердила соображение проводницы, что их теперь не догнать.

Потапов вернулся в вагон, забрал вещи и, поймав такси на площади, бросил шоферу:

— В гостиницу «Ленинград», а потом сразу в Лавру…

…Звук мобильного телефона заставил Потапова вздрогнуть. Он открыл глаза и с опаской взглянул на пожилую шведку. Та спала, приоткрыв рот и сладко похрапывая. Потапов приглушенно вымолвил «алло» и в ответ услышал напряженное выжидающее молчание. Он поспешно выбрался в проход и еще раз повторил: «Алло, я слушаю вас. Говорите». Взбудораженный воспоминаниями, он был готов закричать молчащему телефону: «Я слушаю тебя, Мария. Я знаю, что это ты. Не молчи, пожалуйста», — но от немыслимости, абсурдности такого поступка этот вопль застрял в нем, задавленный здравым смыслом. Незнакомые цифры анонимного абонента, казалось, навсегда записались в мозгу цепкой встревоженной памятью. Отключив молчащего собеседника, Потапов набрал телефон Ингвара.

— Извини, старик, за занудство. Но сегодня явно не мой день. Башка еле варит. Как ты считаешь, эта женщина, Марина Миловская, могла каким-либо образом узнать номер моего мобильника? Если хочешь, можешь сразу послать меня на три буквы русского алфавита. Этому слову я тебя обучил.

Жизнерадостный смех шведского приятеля вывел Потапова из дурацкого зависания между собственными фантазиями и реальностью.

— О’кей, Ник, если ты так настаиваешь, а не пошел бы ты… А так твой вопрос вполне уместен. Почему бы и нет? Она запросто могла узнать номер твоего телефона у кого угодно из нашего офиса. Другое дело, что это такой рабочий момент, о котором тебе никто сообщать не будет, так же, как и ты, надеюсь, не станешь допрашивать каждого и создавать ненужный ажиотаж. — Ингвар протяжно вздохнул. — Честно говоря, я завидую тебе, Ник. Так хочется хотя бы ненадолго сойти с ума из-за какой-нибудь маленькой дряни!

— Именно… если бы ненадолго, — усмехнулся Потапов.

Пробираясь к своему креслу, он встретился глазами с красивой породистой мулаткой, занимающей место наискосок через проход. Она томно, с кошачьей грацией потянулась и, не сводя глаз с Николая, вытянула в проход стройные смуглые ноги, чуть прикрытые сверху короткой кожаной юбкой. Потапов не замедлил ответить заинтересованной дежурной полуулыбкой.

«Если ее никто не встретит в Гетеборге — придется тащить ее багаж, — мазнула по отключенному от реальности сознанию неприятная мысль. — Губы у нее… вывернутый африканский рот. Как у Марии…»