Жнец и Воробей - Бринн Уивер
На мгновение я задумываюсь, не ошиблась ли я адресом. Или, может быть, мне померещилось все, что я видела в палатке.
Но тут я слышу крики.
Хлопает сетчатая дверь. Дети выходят из дома и бегут к своим велосипедам, садятся на них и отправляются прочь от этого хаоса босиком. Они исчезают за домом. Крики внутри продолжаются. Я не могу разобрать слов. Но ярость в голосе слышна отчетливо. Становится всё громче и громче, пока не начинает казаться, что окна вот-вот треснут. Весь дом трещит. А потом грохот, какой-то бросок. И крик.
Я уже иду к дому, даже не осознавая, что делаю. Но останавливаться уже поздно. Я снова надеваю шлем и опускаю визор. Прохожу мимо грядок с овощами и хватаю алюминиевую бейсбольную биту как раз в тот момент, когда хлопает сетчатая дверь и Мэтт выходит на крыльцо. Я замираю, но он даже не замечает меня, его внимание сосредоточено на телефоне, который он держит в руках. Он спускается по ступенькам с хмурым выражением на обветренном лице и идет к грузовику, припаркованному рядом с домом.
Крепче сжимаю биту.
Я могла бы остановиться. Нырнуть в кукурузные стебли и спрятаться. Он может обернуться в любой момент и увидеть меня. Он точно увидит, как только сядет в машину. Если я сейчас же не спрячусь.
Но кое-что постоянно крутится у меня в голове. Шоу не начнется, пока ты не прыгнешь.
Так что я использую свой шанс.
Мчусь к нему. Легкими шагами. На цыпочках. Биту держу наготове. Он приближается к передней части грузовика. Его глаза всё ещё прикованы к телефону. Я приближаюсь, а он всё ещё не замечает.
Мое сердце бешено колотится. Дыхание учащается от ужаса и адреналина. Стекло в шлеме начинает запотевать.
Я делаю свой первый шаг по гравию, и Мэтт резко поворачивает голову. На втором моем шаге он роняет телефон. Я поднимаю биту. На третьем шаге бью его по голове.
Но Мэтт уже в движении.
Я бью его, но удар получается недостаточно сильным. Он пригибается и падает, и это только злит его. Силы не хватает, чтобы сбить его с ног. Поэтому я замахиваюсь снова. На этот раз он ловит биту.
— Какого хрена? — рычит он. Выхватывает биту из моих рук и обхватывает рукоять ладонями. — Ебанная сука.
Все, что ему нужно, — это мгновение неуверенности в моих ногах. Он замахивается битой так сильно, как только может. Ударяет меня по голени со всей дури.
Я падаю на землю спиной. Хватаю ртом воздух. На краткий, восхитительный миг, я не чувствую боли.
Но потом меня будто пронзает электрическим током.
Невыносимая боль поднимается от голени вверх по бедру и проходит по всему телу, пока не выливается в сдавленный всхлип. Я судорожно глотаю воздух. Сквозь шлем трудно дышать. Ощущаю только аромат раздавленных фруктов, которые вывалились из моего рюкзака, который, видимо, порвался от силы моего падения. Это жестоко. Тошнотворная сладость и ослепляющая боль.
Мужчина взмахивает битой во второй раз и попадает мне в бедро. Но я этого почти не чувствую. Боль в голени такая невыносимая, что третий удар вообще не ощутим.
Я вижу глаза Мэтта Крэнвелла сквозь визор своего шлема. Всего лишь мгновение. Но этого достаточно, чтобы увидеть его решимость. Злобу. И холодный трепет от убийства. Вся вселенная замедляется, когда он поднимает биту над головой. Он стоит над моей раненой ногой. Если он ещё раз ударит меня по голени, я знаю, что потеряю сознание. И потом он убьет меня.
Моя рука скользит по гравию. Ногти впиваются в грязь. Я набираю горсть земли и камней, и как раз в тот момент, когда он собирается ударить, швыряю в лицо Мэтту Крэнвеллу.
Он сгибается пополам с разочарованным криком, опуская биту, чтобы смахнуть землю с глаз. Я хватаю биту, но он проворный, берет её обратно, несмотря на слезящиеся глаза. Я пинаю его по руке здоровой ногой, и бита отлетает в кукурузное поле. Прежде чем он успевает опомниться, я бью его ногой в колено, и он падает на землю.
Я ползу назад. Левой рукой скольжу по слизи от раздавленных бананов. Мэтт Крэнвелл ползет за мной, полуослепнув от земли и ярости. Он протягивает руку, а я шныряю вокруг в поисках того, за что можно ухватиться. Оружие. Проблеск надежды. Что-нибудь.
Провожу рукой по гравию, и что-то острое впивается в ладонь. Быстро оглядываюсь, заметив шпажки для коктейлей, рассыпанные рядом с моими пальцами. Несколько штук лежат в разломанной пластиковой тубе.
Беру их как раз в тот момент, когда Крэнвелл обхватывает за лодыжку моей поврежденной ноги и тянет.
Я громко кричу от дикой ярости и отчаяния. Бросаюсь вперед, сжимая шпажки в кулаке. И втыкаю их острые концы прямо в глаз Мэтту Крэнвеллу.
Он ревет. Отпускает мою лодыжку. Корчится в земле, закрывая лицо трясущейся рукой. Поворачивается в мою сторону, корчась от боли. Кровь стекает по его ресницам и щеке густой малиновой струйкой. Три коктейльные шпажки торчат у него из глаза, как жуткая детсадовская поделка. Флажки на кончиках трепещут. Его веко пытается моргнуть, и он не может остановить этот рефлекс. Каждое движение его века загоняет шпажки глубже, и он вздрагивает от нового приступа боли. Он орет. Издает звук, которого я никогда раньше не слышала.
Желудок скручивает, мне удается проглотить рвоту, но с трудом.
Нужно убираться отсюда к чертовой матери.
Я переворачиваюсь и поднимаюсь на здоровую ногу, волоча другую за собой, ковыляя к началу подъездной дорожки. Мэтт всё ещё кричит у меня за спиной, посылая проклятия вслед.
По моему лицу текут слезы. Зубы сжимаются так сильно, что вот-вот треснут. С каждым прыжком моя сломанная нога болит сильнее. Это настоящая агония. Чертовски мучительно. Острая боль пронзает от пятки до бедра. Я вот-вот упаду.
— Продолжай идти, черт тебя дери, — шепчу я, открывая визор шлема. Первый глоток свежего воздуха — единственное, что помогает держаться на ногах.
Я не знаю, что происходит, когда тебя тычут в глаз коктейльными палочками. Возможно, второй глаз тоже плохо видит. Или, может быть, Мэтт сможет преодолеть боль и побежать за мной. Но я не могу сейчас думать об этом дерьме. Мне просто нужно добраться до своего байка. Цепляться за надежду, что я
