Давай начнём все с начала - Ульяна Дагова
Не знаю, сколько я нанесла ударов, но букет, некогда напоминающий белоснежное облако, превратился в растрепанное жалкое подобие.
Я бросила его под ноги мужу и, открыв гардеробную, выкатила чемодан и принялась закидывать в него вещи. Я не складывала, швыряла все, что попадалось под руки, из-за слез плохо понимая, что я беру и куда кидаю. Понимала одно: если останусь тут, просто задохнусь, свихнусь.
Савелий молча смотрел на мои сборы и ничего не говорил, никак не комментировал, только когда я закинула последнееплатье и закрыла чемодан, подошёл ко мне и притянул со спины.
— Ариш, послушай меня.
— Не смей никогда, слышишь, никогда не смей называть меня Ариной, для тебя я раз и навсегда Армина, а лучше Армина Богдановна Огнева. Ты был один из немногих, да что там, ты был, — я подняла руку загнув большой палец, — первым из тех родных и близких, кто меня так называл, а теперь твоя очередь, Савелий Андреевич, даже с зада не начинается. Отпусти меня, я хочу уехать.
Савелий не сразу отпустил меня, пришлось плечами скинуть его руки самой.
— Куда поедешь?
— Не переживай, мне есть, где жить.
— А привычно будет, Армина Богдановна? — холодно поинтересовался муж. — Сколько ты сейчас зарабатываешь преподавая, — продолжил он, — тысяч пятьдесят, возясь с одной группой малолеток.
«Семьдесят», — подумала я, но вслух не ответила на его вопрос.
Савелий был прав, я одно белье привыкла покупать за такую сумму, пользуясь по завершению карьеры деньгами мужа, точнее, его брильянтами, которые он успешно продаёт и добывает.
— Не переживай, — я мило улыбнулась и начала спускаться по лестнице, таща за собой два чемодана. От помощи отказывалась наотрез. Я могу всё сама.
«Твою слабость никто не должен видеть», — вспомнила свою первую наставницу Елену Львовну. Учила она нас всегда жестко, не стесняясь где-то прикрикнуть, а где-то и ударить своей указкой, которой тыкала, чтобы мы ровно держали спины.
Глава 7
«Спина!», — стучали набатом в голове слова первого педагога.
И я держала, как научили давно в детстве, ровно. Моя жизнь разрушалась, как картонный домик, а я думаю о спине, забавно…
Поставив поудобнее сумку на чемодан, Я расправила плечи и продолжила катить к подъезду чемоданы.
Не забывая о спине.
Редкие сотрудники управляющей компании, попадающиесяна пути, здоровались. Я изредка кивала головой и шла дальше. Ухоженные клумбы с высаженными первыми весенними цветами и многовековые дубы, представляющие из себя аллею или, скорее, уютный парк с лавочками, Нетрогали меня, хотя, проживая тут ранее, я всегда любила остановиться, чтобы полюбоваться цветами, купить кофе и посидеть вечером на лавочке под деревьями.
Войдя в подъезд, я пошла к лифту и нажала кнопку, но, приподняв глаза, увидела объявление о том, что он поломан и что-то о его ремонте с извинениями.
Ругнувшись, я развернулась и столкнулась с соседкой.
— Ой, Арминочка. Ты, деточка? Не узнала тебя в очках.
Я разомкнула губы и с большой болью в горле проговорила, а точнее прошептала приветствия женщине. А сама с ужасом осознавала, что, кажется, теряю голос. В детстве я он часто исчезал. Стоило заболеть — и ларингит. Холодный климатСибири способствовал заболеваниям. Врачи только качали головой и говорили — не допускайте болезни, но сделать это было сложно.
С возрастом ларингит отступил, но, кажется, сейчас он вернулся.
Старушка, не заметила моего состояния, трещала свои речи. Я не слушала, держала милую улыбку, не поднимая солнечных очков. Знала одно, подними их, и от меня не отстанут, так ещё и на сто процентов разнесут слухи. Второе меня волновало мало. Но краснота глаз и чемоданы сказали бы все сами.
— Пойду я, — надрывая голос, прошипела я обошла даму.
Она что-то проговорила о чае, но я поднимала по лестнице, не слушая ее. Понимая только одно: надо согреть молоко с мёдом и, пока не поздно, смягчить горло.
Глава 8
Квартира встретила тишиной и уютом. Пыли, перестановки в вещах — ничего не было, словно и не было нескольких лет отсутствия.
Редкие оставленные вещи ожидали в шкафу, статуэтки, грамоты, фотографии с выступлений — всё было на месте, без изменения, словно я вышла на пару минут в магазин или вернулась с гастролей.
Не зря только Валентине из всего персонала разрешалось заниматься уборкой. Был у неё талант или дар убрать всё так, чтобы не нарушить ничего. Не чувствовалось после ее рук уборки, только чистота и нетронутость.
Присев на диван в гостиной, я вдохнула аромат квартиры и улыбнулась. Посмотрела в окно, выходящее во двор. Всё так же, как всегда.
Лёгкий аромат моих духов, ненавязчивым шлейфом окутывающий квартиру, пожилая пара соседей сверху, прогуливающихся по дубовой аллее, которым я втайне немного завидовала и мечтала сохранить, как и они, в старости любовь ко второй половинке.
Боль в горле напомнила о молоке с мёдом, которые я, взяв в руки телефон, тут же закинула в корзину и, заказав доставку, ушла в душ. Хотелось все смыть, выпить горячего молока с мёдом и забыться.
После душа я принялась раскладывать вещи, но не выдержала где-то на третьей вещи и открыла телефон со злосчастной перепиской.
Расширив одно из фото, я смотрела и смотрела на фото. Делала себе больно, кусала губы до крови, и смотрела на молодую дерзкую девицу… Как ее голая грудь просвечивала сквозь ткань легкой белоснежной простыни, изаинтересованный оскал мужа. Он любовался ею, возможно даже хотел…
После этого фото не осталось сомнений — отношения у них были… Горячие, страстные…
О том, каков Савелий Громов был в постели, знали многие. До встречи со мной, совсем юной, он был окружён кучей женщин. На его улыбку западали все: от пожилых, до молоденьких.
Он очаровывал, влюблял. Почему-то именно сейчас вспомнились слова одной из его любовниц, которая не постеснялась прийти к нам на свадьбу и, улучив момент, вручила мне букет со словами: «Поздравляю, у вас талант, Армина! Такого зверюгу пленить. Просто браво!»
Она приподняла бокал с шампанским, отсалютовав мне, слегка пригубила, смочив свои алые губы. До меня не сразу дошёл смысл ее фразы, я была в свадебном мандраже и всем обращавшимся ко мне дежурно улыбалась и говорила спасибо.
Передо мной стояла фигуристая брюнетка с темными как омуты глазами, её яркая красота сияла ярче многочисленного хрусталя в зале, но на прекрасном лице была заметна печаль, даже не так — поистине женское горе, которое как ни прячь, не скроешь.
Я на автомате сказала спасибо, запоздало поняв,
