Утилизация (СИ) - Тася Тараканова
— Это у них ритуал такой, встанут в круг и кричат одному, который в центре. Ты миллионер, ты богатый или что-то в этом роде.
В ответ на заявление Арнольда последовали мрачные реплики.
— Душнилы.
— Да, ну их бизнесменов.
Арнольд сразу же отреагировал.
— Там не настоящие миллионеры, а желающие ими стать. Вводный курс для тех, кто мечтает о больших деньгах.
— Интересно посмотреть, — сказала Ирочка с голубыми волосами.
— Миллионеры — почти все больные на голову. Их надо десятой дорогой обходить, — голос одной из женщин поставил точку в разговоре.
По утоптанной неширокой тропинке мы подошли вплотную к деревянному корпусу, на стене которого белой краской была выведена цифра шесть. По деревянным скрипучим ступеням, поднялись на длинную веранду, огороженную перилами с фигурными балясинами. На веранде оказались три двери на фасаде и две боковые, ведущие в небольшие комнатки.
Спальни просматривались через деревянные четырёхстворчатые окна, в одно из которых я уткнулась носом. Ничего необычного в комнатах не было, кровати, тумбочки, небольшой стол и несколько доисторических стульев.
— Прошу, располагайтесь, — произнёс Арнольд, открыв крайнюю дверь справа. — Это ваша спальня. Занимайте места.
Организатор по-хозяйски зашёл вслед за нами.
Нестройной толпой мы потянулись между двух рядов кроватей с тумбочками, на которых были сложены стопки чистого белья. Вполне приемлемый сервис. Кроватей оказалось штук двенадцать, по шесть с каждой стороны. Спальня мне сразу понравилась. Она была светлая с тремя широкими окнами с торца и двумя такими же большими с противоположной стороны от входа. Если учесть, что окно имелось и рядом с дверью, то по факту без окна была только одна боковая стена.
Я заняла место в самом конце комнаты справа, Галя же напротив расположилась у самого входа. Свой рассказ она теперь адресовала соседке Лизе, которая недавно чуть не грохнулась в обморок.
Энергии хватило на то, чтобы кое-как заправить постель, снять куртку и упасть на кровать. Ни про какое умывание не было и речи. На пределе сил я совершила марш-бросок от катера до корпуса и теперь лежала, словно обескровленная тушка.
Женщины негромко переговариваясь, занимали места. Скрипели кровати, звучали шаги, открывалась — закрывалась дверь. Все двинулись совершать положенные процедуры перед сном. Галина Ивановна в очередной раз затянула песню о своей несчастной любви. Для чего? Искала сочувствия к её бедственному положению? Уменьшала душевную боль? У меня сострадать не получилось.
Мне всегда казалось, что истории, повторенные много раз, распыляются в пространстве невидимыми частицами, оседая в мозгу слушателей отголосками понимания и участия. Сказать честно, я старалась не втягиваться в разговоры со своей добросердечной соседкой, выливавшей на меня при встрече рассказы о своих неизлечимых болезнях.
— Вот и верь людям. Все деньги мои присвоил. Что я докажу в чужой стране? — донёсся приглушённый голос Галины Ивановны с веранды.
Повернувшись к стене, я закрыла глаза, странная дрёма одолела меня. Сознание плавало на грани яви и сна, я слышала, как приходили женщины, хлопали тумбочки, шаркали ноги, но при всём усилии сейчас не смогла сказать ни слова. Чужой разговор убаюкивал меня. Вокруг люди, я не одна в этой пустыне одиночества.
Глава 2. Ночные страшилки
— Мы после отбоя, — послышался голос Галины Ивановны, — ночью ходили пацанов мазать пастой. Была такая болгарская паста «Поморин» — самая ядрёная, не то, что сладкие «Чебурашка» или «Чиполино», от неё могло и раздражение появиться. Мазали обычно в конце смены. Часа в четыре утра, в самый сон, крадёшься в соседнюю палату, выдавливаешь пасту на лицо или руку и бежать.
— Зачем?
— Ритуал такой. Мальчишки тоже нас мазали. Чем мы хуже? Трясёмся от страха, толкаем друг друга, но идём! А если попадёмся вожатым, то всё. Взбучка обеспечена.
— Вы так много помните о лагере, — послышался задумчивый голос Ирочки.
— Конечно. Два сезона каждое лето до девятого класса мать отправляла меня отдыхать. Путёвки недорогие, ещё какую-то часть профсоюз оплачивал. Кстати, в лагерях после отбоя принято страшилки травить.
— Ох, действительно, — сказала Ирочка и замолкла.
В наступившей тишине стали слышны звуки извне, негромкие птичьи переклички, мужские голоса вдалеке. Веселятся, шашлыки едят, а мы уже в кроватях.
— Страшилки. Да легко, — прозвучал в темноте хрипловатый голос Умы Турман — Софьи. — В день, когда я сбежала, думала или я его убью, или он меня. Спала с деревянной битой в обнимку и набранным 112 на телефоне. Сейчас везде его заблокировала, сама на антидепрессантах. И ведь всё понимала. Он на коленях стоял, плакал крокодильими слезами, «я без тебя погибну». Умолял вернуться, дать ему шанс. А потом изводил так, врагу не пожелаешь. Ножом на меня замахнулся, за то, что я его пельмени помешала в кастрюле. Он же не просил об этом. Всегда как натянутая струна с ним, не знала, что и когда выкинет.
Голос Софьи стал жёстким и злым.
— Курить стала, как не в себя, волосы посыпались, то бессонница, то сутками спала и не высыпалась. Как из ада вырвалась, честное слово.
— А меня муж взаперти держал, — сказала Ирочка, — телефон отобрал, издевался морально и физически, во всём контролировал, понимал только полное подчинение. Я как в тюрьме жила. Мне нельзя было соцсети и не каждую песню слушать. Один раз я закричала, он мне на голову свежезаваренный чай вылил. В ванну, где я мылась, угрожал бросить включенный фен.
— Сволочь! — сказала Софья.
— Документы спрятал, когда про развод заикнулась. Последний раз поругались, он говорит, всё, тебе конец и на кухню. Слышу грохот, все ножи на пол выбросил, я прямо в тапках в дверь, хорошо лифт на этаже стоял. Побежала в полицию, заявление написала. Они говорят, не забирай, недавно муж жену на нашем участке зарезал. Сейчас живу в социальном доме. Развожусь.
— Меня не бил, — отозвалась женщина с противоположного ряда, — только обзывал и унижал. Бегала, прислуживала ему. Он меня и по имени последнее время не называл, только «эй». С утра орёт, не те носки подала, я мечусь, ищу другие. Детям вечно, не мешай, закрой дверь с той стороны. Чем дальше с ним жила, тем сильнее оскорблял, просто втаптывал в грязь. Развелась, а он на меня опеку натравил. Я в диких тратах и на диких нервах. Адвокату, психологу. Хорошо, что сейчас деньги есть на карте, с ним всегда на нуле была. Умел вытягивать. Сейчас начала понемногу копить. С ним невозможно было.
Через две кровати от меня расположилась высокая рыжеволосая женщина лет тридцати пяти с
