Бездушный (СИ) - Шагаева Наталья
Естественно, в папке разрешённых мультиков ничего подобного не находится. Сплошь обучающие фильмы.
Нахожу «Человека-паука» в интернете. Возрастное ограничение у мультика – «шесть плюс». Надеюсь, детям в шесть лет не показывают ничего такого, что нельзя смотреть в четыре года. Запускаю первую серию, и всё. Тема выпадает из реальности, словно никогда не смотрел ничего подобного.
М-да, у мальчишки нет детства. Методики, режим, расписание, разрешённая литература – как в интернате. Матери нет, отцу некогда, бабка – ведьма. Неудивительно, что ребенок не разговаривает.
С кем ему здесь говорить и о чем?
Пока Тема увлеченно смотрит мультик, быстро мою посуду и убираю кухню. Когда возвращаюсь, Артем просит еще серию.
Ладно, включаю, бегу в свою комнату, разбираю вещи. Спускаюсь вниз и замечаю, что Тема уже сам включил себе следующую серию.
Какой сообразительный.
Чем не развивающий урок?
Смотрим уже вместе.
Естественно, ребёнок просит еще, смотря на меня умоляющими глазами. Этим голубым глазам невозможно сказать «нет».
Но это уже перебор.
— Нет. Давай завтра? Если посмотришь всё сегодня, то на завтра не останется и смотреть будет нечего. Удовольствие нужно растягивать, — выключаю телевизор. — Пойдём гулять?
По расписанию у нас прогулка.
Артем кивает, но расстроенно опускает голову, рассматривая свои пальчики. Мальчик послушный. Впервые вижу такого ребёнка, который не хочет, но соглашается, словно выбора нет.
— Ты не хочешь гулять?
Отрицательно качает головой, продолжая рассматривать пальцы.
— А чего ты хочешь?
Пожимает плечами.
И тут я понимаю, насколько трудно понять ребёнка, который не говорит. Кусаю губы.
— Тём… — игриво толкаю его в плечо. — Ну ты чего?
Не реагирует, играет с пальцами, загибая их. Мне казалось, что я нашла с ним общий язык.
— А хочешь поедем в магазин? Выберем макароны для супа и еще чего-нибудь купим. Ты ездишь в магазин?
Снова отрицательно качает головой.
— Что, никогда не был?
Снова отрицание. Да что же это такое? Точно интернат, а не родной дом.
— Поехали! — воодушевленно заявляю.
Это я зря, конечно, вдруг нам не разрешат?
Набираю номер Роберта Станиславовича. Пока слушаю гудки, волнуюсь, как ребенок. Будто мне снова надо отпрашиваться у папы погулять.
Грызу ногти. Гадкая привычка, но, когда волнуюсь, я это не контролирую. Одергиваю пальцы, чтобы не подавать плохой пример ребёнку.
— Да. Что случилось? — недовольно спрашивает мужчина. А я сглатываю. У него такой холодный и грубый голос. Теряюсь. — Что с Артёмом?
— С ним всё отлично, — наконец прихожу в себя. — Мы пообедали, позанимались, — лгу. Надеюсь, меня за это не уволят. — По расписанию – прогулка, но он не хочет гулять, — объясняю, тараторя.
— И? Ты настолько неквалифицированная, что не знаешь, как уговорить ребёнка? Предлагаешь приехать и сделать это мне? — в голосе претензия.
В идеале – да. Предлагаю приехать и уделить время сыну. Но это я проговариваю про себя. А вслух говорю другое:
— Я предлагаю иной вариант. Здесь недалеко супермаркет. Можно мы поедем и вместе купим продукты?
— Если вам чего-то не хватает, напишите список Ивану, он привезет! — отрезает мужчина.
Вздыхаю, собираясь с силами, потому что пацан уже приносит куртку и шапку. Назад дороги нет.
Эх, говорила мне мама: сначала спрашивай, а потом делай.
— Дело не в этом. Мальчику нужна смена обстановки. Бытовые дела идут на пользу детям, — с умным видом заявляю я.
— Какая польза от похода в магазин? Что вы будете делать?
Тяжёлый человек!
— Мы возьмем специальную детскую тележечку с ярким флажком и пойдем вдоль полок, весело выберем макароны, фрукты и овощи, то, что любит малыш, а еще купим что-нибудь вкусное, чем порадуем Артёма. Вкусное и полезное, — уточняю я. — Ну вы что, никогда в детстве не любили ходить с мамой в магазин?
Про маму – это я зря. Слышу на том конце тяжелый, глубокий вдох. Пауза затягивается. И в моей голове уже несутся мысли о том, как я сейчас буду оправдываться перед Артёмом и мы никуда не пойдем.
— Хорошо, поезжайте. Ненадолго. Иван будет вас сопровождать. За покупки тоже расплатится он, — четко выдает мужчина и сбрасывает звонок.
Выдыхаю, словно совершила подвиг.
— Одеваемся, — радостно сообщаю Артему. Пацан хватает свои вещи и несется в прихожую, а я – за ним, почти вприпрыжку.
Папа разрешил нам погулять. Никогда не думала, что в свои двадцать три года буду этому рада.
Глава 4
Роберт
Четыреста семнадцатый день без тебя...
Не понимаю, откуда я знаю точную дату. Никогда намеренно не вел подсчёт. Просто знаю, и всё. Во мне тикают часы, которые всё дальше и дальше отдаляют меня от супруги.
Как тебе там без меня? Уверен, что хорошо. Ты обрела покой и умиротворение, а меня оставила жить в этом аду с вечной ноющей невыносимой болью. Это тоже похоже на хроническое заболевание. Жить можно, даже долго, возможно, но с постоянной монотонной болью в груди. Иногда хочется наживую вырезать у себя тот орган, который болит. Но я с каким-то мазохистским удовольствием каждый раз давлю внутри себя на этот нарыв, чтобы стало еще больнее.
Рабочий день, полдень, на стене моего кабинета тикают механические часы. Слежу за секундной стрелкой, покручивая кольцо на безымянном пальце.
Ты на меня его надела когда-то давно со словом «бесконечно». Я существую, а ты – нет.
Почему ты не сдержала своё слово?
В чем, мать твою, выражается эта бесконечность?!
В моей вечной боли? Я в ней уже захлебнулся.
Можно, конечно, всё решить быстро и красиво. Берёшь ствол, вжимаешь дуло в висок. Зажмуриваешься, нажимаешь на спусковой крючок...
И всё.
Эта реальность выключается.
Только вот не уверен, что встречусь с тобой. Я вообще больше не верю в высшие силы и жизнь после смерти, в какой бы ипостаси она ни протекала.
Бога нет. Там, наверху, только чёрная дыра. А если бы кто-то в самом деле существовал там, он бы не забрал ее у меня и не оставил ребенка сиротой.
Мой сын сирота при живом отце. Потому что я тоже труп. Инвалид, лишённый чувств, любви, сострадания и эмоций. Во мне всё атрофировалось. Меня тоже нет. Звучит ужасно. Сам от этого понимания в шоке, но я не могу ничего дать нашему ребёнку. Ничего стоящего, что должен дать родитель.
Я просто не могу.
Не могу с ним общаться, не могу порой смотреть на него... Потому что именно он забрал у меня Лену.
Если бы его не существовало, то она бы жила.
Понимаю, что звучит ужасно. И за это мне тоже хочется пустить себе пулю в лоб.
Никак не могу переломить себя и разделить эти чувства. Она пожертвовала собой ради сына, тем самым убив меня.
У него ее волосы, ее черты лица, ее ямочки на щеках и ее запах. Смотрю на Артема, и меня трясет.
Я бездушный урод.
В первый месяц после смерти Елены я не мог вообще смотреть на сына и находиться с ним в одном помещении. Меня ломало и корёжило.
И до сих пор корежит от этой деформации. Мне, определённо, нужен психолог. Вот только никому не позволено вскрывать мое гнилое нутро и ковыряться там.
Нет, я немало даю своему сыну. Заботу, уют, финансовые вложения, обеспечение. Всё самое лучшее. На этом точка…
Самого главного дать не могу. В день смерти его матери умер и отец. Остался бездушный опекун.
Хочется биться головой о стены, что, в принципе, я в последнее время и делал, пытаясь выбить из себя чёртово отрицание ребёнка. Не вышло. Это где-то глубоко под черепной коробкой. Вскройте мои деформированные мозги и выньте это из меня…
На моем рабочем столе три больших монитора. Два из них, рабочих, –для наблюдения за подчиненными. Третий – личный. Сюда выведены все камеры из дома. Из моего дома. Я его строил. Каждый уголок в этом доме создавался совместно с Леной. Каждая деталь – от занавесок до цвета полотенец – выбраны ей. И находиться тут мне тоже тяжело. Но нельзя вот так просто запереть здесь ребёнка, а самому уйти. И я живу в том месте, каждый день глотая свою порцию боли, которая приносит мне ненормальное удовольствие.
