Пуговицы и ярость - Пенелопа Скай
И мне опять хотелось оттрахать ее.
Желание буквально взорвало меня изнутри. Я снова хотел ее, хотел по-животному. Я жаждал выплеснуть через нее все мои страдания. Я хотел забыться в ее объятиях. Я не мог думать ни о чем другом, кроме ее влажной пи*ды, ее крика во время оргазма, ее голоса, когда она на пике наслаждения произносила мое имя.
Она посмотрела в мою сторону, прекрасно понимая, зачем я пожаловал. Затем она захлопнула книгу и окатила меня свирепой злобой, брызнувшей из ее глаз. Впрочем, это было для меня не ново. Возможно, после нашего последнего разговора она почувствовала у себя стальные яйца, причем не слабее, чем у меня.
И тогда я опустился перед ней на колени, обхватил ее ляжки и притянул ее к себе, так, чтобы ее грудь вжалась в мою. Мне хотелось взять ее грубо, с силой. Мне хотелось, чтобы она кричала от боли и от наслаждения.
Со мной было пять пуговиц, которые я и выложил. Вернее, бросил на подушку, назначив цену. Цену за ее тугую жопу, за ее крики и стоны.
Она повертела пуговицы пальцами:
– Давай больше.
– Больше?
В прошлый раз цена была ниже.
– Ты возьмешь то, что я тебе дам!
Я сорвал с нее ткань, обнажив задорные, стоящие торчком сиськи. И немедленно зарылся лицом в долину наслаждений между ними, облизывая ее.
Она вцепилась мне в плечи и оттолкнула:
– Нет, за это мне нужно больше твоих пуговиц!
Я замялся, так как не понял, что ей действительно надо. Думать в тот момент я мог только о том, что у нее было между ног.
– Это за что за «это»?
– За то, что подороже.
О, к ней вернулось желание выйти на свободу! К ней вернулся ее нрав, огонь, то, что делало ее настоящей фурией. Она снова была в игре и готова была сражаться на равных со мной.
– Я могу дать тебе кое-что за двадцать пуговичек… Но не знаю, потянешь ли ты это?
– Потяну.
В ее глазах не было ни тени сомнения. Она явно решилась не отступать и отринула всякий страх. Она была готова. Готова делать то, что я ей предложу, и как можно скорее.
– Ну, тогда я покажу тебе…
Мы поднялись на верхний этаж и вошли в мою заветную комнату. Комната располагалась в правом крыле дома, изолированная от других помещений. Там можно было орать сколько угодно, но никто из домочадцев все равно ничего не услышал бы. Впрочем, Ларс догадывался о моих пристрастиях, но вряд ли мог представить себе, чем я занимаюсь на самом деле.
Я опустил кожаные ремни, что свисали с потолка, и повернулся к ней. Мне хотелось видеть ее реакцию.
Перл посмотрела на конструкцию безучастно.
– Я подвешу тебя к потолку. Затем я отстегаю тебя.
При этой мысли мой член немедленно встал. Я хотел услышать, как она кричит. Я хотел видеть рубцы на ее коже. А потом вые*ать.
Она подошла ближе и внимательно оглядела ремни.
– Ну что ж.
И никакого страха в голосе. Вероятно, после Боунса она уже ничего не боялась. А может быть, она не боялась меня.
– Ты уверена?
Она кивнула.
Я принялся за дело, чувствуя, как мой член рвется из штанов. Двадцать пуговиц стоили дела. Я сорвал с нее платье и бросил на пол. На теле остались лишь трусы. Я сорвал и их и стал целовать ее во все места. Мой рот жаждал ее гладкой кожи, которая скоро должна была покрыться рубцами от моих плетей.
Я жадно облобызал ее плечи, а затем стал пред нею на колени и углубился в пространство меж ее ног. Язык мой нежнейше прошелся по всем укромным местам.
Как только мои губы коснулись ее влагалища, она шумно задышала. Затем я почувствовал, как ее ноги стиснули мои плечи, и до моего слуха донесся ее едва слышный стон. Ей явно доставляло удовольствие прикосновение к ее клитору моего тугого языка.
Более терпеть я был не в силах. Мне хотелось избить ее, излупить всю. Мне хотелось затолкать эту несгибаемую женщину в намеченные мною границы. Хотелось ощутить сопротивление ее тела, но без звука ударов.
Я сложил ей руки над головой и затянул ее запястья ремнем. Грудью я прижался к ее спине – так мне больше нравилось. Прежде чем подвесить ее, я с наслаждением оглядел изгибы ее тела. Бог наградил ее великолепной спиной, совершенной задницей и тонкой, словно перемычка у песочных часов, талией. На коже до сих пор оставались почти зажившие следы от прошлых побоев, но я рассчитывал скрыть их ударами своей плетки.
– Кодовое слово – «шнурок».
Она могла произнести его, когда станет невмоготу. Но я надеялся, что она не будет делать этого.
– Скажи!
– Шнурок…
Тогда я повернул ее лицом к себе и поцеловал. Поцелуй был крепок, я использовал и язык, и зубы. После этого я чмокнул ее зад и отошел. Я нащупал веревку и приподнял на несколько дюймов над полом – чтобы потом с удовольствием ее вые*ать. Зафиксировав ее таким образом, я взялся за плетку.
Глядя на ее зад, я чувствовал, как растет мой х*й.
– Ты готова, Пуговица?
Теперь я и не умел называть ее как-то иначе. Прозвище приросло к ней, словно смазанное клеем, и мне это нравилось. Даже в игровой комнате это звучало хорошо.
– Да.
– Что «да»?
Она промолчала – назло мне.
– Ты должна говорить: «Да, хозяин»!
До этого я не заставлял ее произносить такие слова. Я не заставлял ее признать, что она вся принадлежит мне. Да, ее тело было в моей власти, но не ее дух. И вот эта ее непреклонность заводила меня еще больше.
– Ты никогда не станешь мне хозяином.
Тут я изо всех сил вытянул ее плеткой, от плеча до бедра.
Она вздрогнула, когда язык плетки цапнул ее за кожу. От удара тело ее чуть повернулось, подвешенное на ремне.
– Что ты сказала?
Я заглянул ей в глаза – ни слезинки.
– Ты мне не хозяин.
И я ударил ее снова.
На этот раз она даже не шелохнулась. Из презрения ко мне.
Мое уважение к ней возрастало, равно, как и желание обладать ею. Ни одна женщина до нее, будучи в этой комнате, не могла сдержать крика. Никто еще не выказывал столь
