Отец-миллионер под прикрытием (СИ) - Дали Мила

— Эм… деньги. Мало?

Смотреть на растерянного Марата — одно удовольствие. В России живет, а удивляется так, словно с Арабских Эмиратов явился. Ну или еще откуда-нибудь.

— А я вам где сдачу искать буду?

Женщина склоняется еще ближе. Давит своим авторитетом на Райнера.

— Нет мельче.

Грузная дама на повороте отшатывается, но быстро двигается по салону, не придерживаясь. Всегда восхищалась вестибулярным аппаратом кондукторов.

— Толя! Толя! Останавливай автобус! Нас нагреть вздумали! — орет она водителю.

Ох.

— Да подождите! Нашли десятки. Мы оплатим билеты… — вступаюсь я.

Хватаюсь за сидушку спереди, тычу монетами, зажатыми в кулаке. Кондуктор фырчит, дергает бровью, принимает деньги, но недодает мне полтора рубля сдачи. Замечаю, что Райнер чувствует себя неуютно.

— …Расстроился, что ли, Марат?

Заглядываю в красивые… нет, чертовски красивые глаза Райнера. А он цыкает:

— Нервные, куда деваться, чтоб не…

Не успевает договорить — по громкой связи объявляют мою остановку. Нужно торопиться. А то прихлопнут дверями и не заметят. Со мной так было уже. Несколько раз.

Марат выходит первым и подает мне руку. Ощущаю себя немного царевной, жаль, король занятым оказался.

Ливень стих, на радость нам. Однако после теплого салона автобуса начинает морозить. Под мокрой одежкой даже слабое дуновение ветерка пробирает до костей. Не отпускаю ладонь Марата, топаю сапожками по грязи прямиком в темный двор. Согреться хочу, сил нет. Телом. А в душе разгорается пламя.

— Подожди, Белоснежка! — парализует голосом Райдер, бурным вихрем подхватывая меня на руки. — Там лужа огромная, утонешь.

Еще раз ох.

— Почему Белоснежка?

— Ну так светленькая ведь. Блондиночка.

Пропускаю два рваных вдоха, пальцем указываю на пятиэтажку. При Хрущеве построенную. А на первом этаже моя квартира. Лично арендованная. И окошки, надежно прикрытые железными решетками, как раз к подъезду выходят. Только у двери Райнер позволяет мне встать на ноги и чуть отстраняется. Прислоняю магнитный ключ, тяну железную дверь.

Внутри подъезда котами воняет. Не моим Касьяном, а местными. Жалко их. Мне жалко, Людмиле Петровне и Агафье Никитичне. Остальные жильцы подъезда предпочитают нейтралитет. Но не обижают пушистых.

Далеко подниматься не надо. Практически напротив первого пролета моя дверь. Обитая, кожзамом. Открываю замок, распахиваю дверь, пропускаю вперед Марата.

— Миленько у тебя.

Глава 3.

Не то слово.

В полпрыжка забегаю следом, на автомате проворачиваю замок. Райнер, как воспитанный, снимает кроссовки у порога. С барским видом шагает по моей однушке. Касьян озадачен, он по привычке выбежал встречать хозяйку, а наткнулся на чужого мужика. Это не по нраву ему. Потенциальная угроза Райнер.

— А ну-ка иди сюда, кисонька… — ласковым голосом шепчет Марат, протягивая к Касьяну руки.

Мой кот так и не попрощался с бубенцами. И сейчас он на нервах. Обои, кстати, в кухне уже разодрал, следующим будешь ты, Райнер! Я слышу вопли из комнаты. Звериный дуэт кота и Марата. Безумец все-таки посмел поднять Касьяна на руки.

— Он только со мной добрый, — пожимаю плечами, подкрадываясь со спины.

— Кто ж знал, кто ж знал, Марусь.

И как-то совестно немножко смотреть на красные царапки, зияющие на мужских запястьях. Тем временем Касьян обижанно спрятался под диваном. Он у меня интроверт.

— Подожди, сейчас пальто сниму, и что-нибудь придумаем. — Тихо говорю, топаю мокрыми носками по линолеуму.

— Например?

Одно слово, но сколько в нем заложено смысла…

Недовольно вздыхаю, натягиваю петельку от пальто на вешалку. Хлопаю себя по бедрам, потираю ладошки, а Марат несокрушимой скалой стоит напротив. Не нравится мне вот этот пристальный лукавый взгляд. Таким взглядом не смотрят на девушку, с которой хотят просто “попить чаю и повспоминать прошлое”.

Возможно, я себя накручиваю.

— Нужно обработать раны, Марат. Кот у меня здоровый и даже не блохастый, но мало ли…

В узком коридоре суечусь влево-вправо, Марат делает то же самое, пока тисками не обхватывает мои предплечья.

— Промокла, Белоснежка. Надень сухое.

Смотрю на него снизу вверх, на рефлексах киваю, протискиваюсь в узкий зазор между стеной и Райнером. Достаю из комода майку и шорты. Марату ничего не могу предложить, кроме пледа. Сначала вешаю на батарею его футболку, потом джинсовку. После на цыпочках бегу в ванну, запираюсь на крохотный замочек.

Я вижу свое отражение в зеркале, но лучше бы не видела. Я выгляжу как Панда для плохого человека. Есть милые мишки панды, ими любуются хорошие люди. А есть вроде меня — с размазанной тушью и бровями. Такими страшилками могут еще детей пугать, чтобы не пакостили. А я в таком виде и с Маратом любезничала, и в автобусе ехала.

Смачиваю ватный диск лосьоном, пытаюсь сделать хоть что-то. Тороплюсь. Заново делаю макияж. Брови почти ровными получились. Расчесываю волосы, собираю в балетную шишку. Начну феном сушить, Марат сразу догадается, что для него стараюсь, еще и смеяться будет.

Я слышу свист чайника на плите. Райнер явно чувствует себя как дома. Звон фарфоровых чашек. Хлопок дверцы холодильника. Надо бы выходить, а я волнуюсь. Настраиваюсь, дышу пранаямой, медленно открываю дверь.

Квартирка маленькая, и я тут же попадаю в поле зрения Райнера, отказавшегося от моего ворсистого пледа. Сидящего на стуле в кухне. Жующего мой салат “Мимоза”.

— Вкусно готовишь, Марусь.

— Да это так, ерунда.

— Давно не ел подобного, аж детство вспомнил.

Ой, застеснялась что-то. Доброе слово, оно ведь и Кошкиной приятно.

Усаживаюсь напротив, а заботливый Райнер уже наполнил мне чашку кипятком. Беру ложку, кладу в нее мед, перемешиваю. Тишина. Стукаю ложкой о края сильнее, быстрее. Напрягаюсь.

— Перестань, — ладонью останавливает меня Райнер.

А я снова как на иголках. Остро мне. Жарко. Ногтем ковыряю голубенькую клеенку.

— Ну… расскажи о себе, что ли. Кем по жизни приходишься? Как на личном?

Не выдерживаю общество Марата, встаю. Тянусь к верхнему шкафчику, достаю аптечку.

— Автомобильный бизнес.

— Таксистом работаешь? Да?

— Эм… Да… Белоснежка.

— Учиться надо было хорошо, Марат. “Хвосты” закрывать. Глядишь, в фирму юристом каким-нибудь устроился бы.

— И где же ты была раньше со своими советами?

Роняю аптечку на столешницу, трясущимися пальцами открываю молнию. Бессмысленно копошусь — не могу успокоиться.

— Невесту любишь, да? Симпатичная, наверное, раз жениться собрался. Да?

— Ты все равно красивее, Белоснежка. А Грэсия у меня испанка. Знаешь, мы с ней давно…

— Ясненько! — перебиваю, громко стучу кулаком.

Морально я оказалась не готова выслушивать рассказ о личной жизни Райнера. Грэсия. Тоже мне. Испанка. И этот хорош. Мог бы тактично уйти от вопроса.

Я хотела достать перекись, но беру йод. Месть всегда подается холодной, а в моем случае гореть будет. Я смачиваю бинт раствором и с серьезной физиономией разворачиваюсь к Марату.

— Клади руки на стол, — говорю.

— Ммм… Белоснежка. Где твоя ласка? Чего так давишь?

— Заразу всю надо выжечь. Терпи, Марат.

— Может, подуешь?

— Обойдешься.

Категорически мотаю головой. Райнер резко дергает меня за локоть, вынуждая встать к нему ближе.

Марат

И как бы закодироваться мне от Кошкиной? Таблетку, что ли, какую выпить?

Забыть ее серые, слегка воспаленные глаза. Красотка Кошкина теперь линзы носит. Определенно. А я помню ее на первом курсе в институте в толстенных минусовых очках в черной оправе. И волосы помню: непременно две косички — темные веревочки, а не локоны, как сейчас, светлые, пушистые. И зад. Семь на восемь — восемь на семь. У Маши был лишний вес. И лицо всегда недовольное. Не по годам серьезное..

Староста Маша Кошкина первая бежала “стучать” на сокурсников за прогулы. Со своим блокнотиком в пухленьких ручках. Нелюдимая, но ответственная. Она носила один и тот же свитер под цвет ее глаз. Благосклонно давала мне списывать и не забывала прочесть мораль о правильном поведении.