Шипучка для Сухого (СИ) - Зайцева Мария

На любую беду наплевать, потому что он рядом, со мною.

Руки сильные, пристальный взгляд — и я чувствую, что пропадаю,

Что уже не вернуться назад, что назад нет дороги, я знаю.

Вот машина. А вот и он сам. Пусть на улице мрачно, промозгло,

Подниму я глаза к небесам и увижу огромные звезды.

М. Зайцева.

Я иду по тротуару, не оборачиваясь, спиной чувствуя пристальный пугающий взгляд случайно встреченного мною сегодня вечером на кладбище мужика.

Мужчины. Взрослого, гораздо старше меня.

Он едет за мною, тихо-тихо, крадется на своей черной иномарке, а я даже и не знаю, как называется его зверь. У нас в последнее время, в последние примерно пять-семь лет, очень много таких появилось.

Черных, глянцевых машин с хищными, резкими силуэтами. И ездят на них тоже хищники. Жестокие, наглые, опасные. Этим хищникам плевать на закон, мораль и прочие глупости, о которых так сильно пеклась моя мама когда-то. Они делают, что хотят, берут, что понравится.

По какой-то причине сегодня ему понравилась я. Наверно. Или хочет поиграть. Хищники, бывает, играют со своими жертвами. Мягко гоняют, направляя лапами, из угла в угол, легонько прикусывают, чтобы распробовать. Получить удовольствие от ужаса, от безысходности слабого. Ненавижу их.

Ненавижу.

За время работы в медицине, еще до скорой, санитаркой в терапии, я пару раз сталкивалась с такими.

И прекрасно знаю, чего от них ожидать.

Я иду по тротуару, чувствую на себе черный жадный взгляд и понимаю, что дела мои плохи.

А, учитывая, что он изначально проявил типа уважение, то очень плохи.

Потому что я ответила не так, как надо. Как правильно. Плохо я ответила.

— Эй, Шипучка, — он вышел из машины, поигрывая ключами, пошел ко мне, неловко замершей возле ворот станции, — поехали прокатимся.

— Зачем это?

Я отступила назад, в панике прикидывая, смогу ли добежать обратно на работу, пока меня не сцапали.

По всему выходило, что нет.

— Просто. Поговорим.

Он не улыбался. И смотрел. Ой, как смотрел! Внимательно, так, что у меня сердце падало в пятки.

— Мне не о чем говорить с вами. И некогда. И вообще…

С каждым словом я отодвигалась назад, в сторону тротуара, в сторону людной улицы, надеясь, что, если стартану сейчас, то он не успеет среагировать. А потом… Ну не будет же он меня на своих двоих догонять? Наверно, сначала в машину сядет. И пока вывернет, и пока выедет… Я уже затеряюсь среди толпы.

Но не затерялась. Не смогла. Или у хищника хороший нюх.

Мне совсем недалеко до дома, от станции СМП пешком до набережной лейтенанта Шмидта, где я живу одна в двухкомнатной квартире, единственными достоинствами которой являются высоченные потолки и вид на Неву.

Я иду, чувствуя, как потрясывает все внутри, и не могу придумать, куда бы вывернуть. Так, чтоб не привести зверя домой. И в то же время понимаю, что долго не побегаю. Если узнал, где работаю, значит, без особых проблем узнает, где живу. И явится прямо в квартиру. Единственными достоинствами которой… Ну вы поняли. Ветхая входная дверь, отсутствие света в парадной, пугливые соседи — это недостатки. Недостатки, которые сыграют ему на руку.

Никто не будет мне помогать, даже если закричу.

Даже если я сейчас закричу, никто не поможет.

Даже если он меня в машину затащит…

Но он только едет, тихо-тихо. И никто не сигналит. Все притормаживают, потом, улучив момент, объезжают. Неприкосновенный. Люди прекрасно знают, кто ездит в таких машинах, и не связываются.

В итоге меня от дикой дрожи начинает колотить, и становится сначала жарко, потом страшно… А потом яростно.

Я злюсь на себя, что вот так вот трушу, что иду, как зайчонок. Боюсь всего на свете!

Что сказала бы бабушка?

Моя бабушка, которая рассказывала, как отбивала пайку черного хлеба в блокадном Ленинграде, дралась с мужиками за нее! Которая убила человека, мародера, залезшего к ним в квартиру и попытавшегося напасть на них с братиком. Убила, вытащила на улицу и положила прямо возле парадной.

Она бы сейчас испугалась?

Она бы тряслась, как зайчонок, под пристальным жадным взглядом?

Я разворачиваюсь и быстро иду к черной машине.

Та останавливается, и водитель смотрит на меня в лобовое. Кажется, он удивлен.

Я сорвала тебе игру? Охоту? А, хищник? Ты не прав в определении.

Это я здесь хищник.

Я дергаю дверцу, открываю, сажусь в теплый салон.

И смотрю на своего преследователя.

— Смелая Шипучка, — улыбается он, и улыбка его красит. Я уже замечала это раньше, еще там, на кладбище. — Покатаемся?

— Мне на смену завтра. — Сухо говорю я.

— Ну тогда к тебе?

Он испытывает меня на прочность. Испугаюсь? Нет? Буду мяться? Откажусь? Заплачу? Соглашусь?

— Я живу на набережной.

Он кивает, в глазах на мгновение вспыхивает удивление, но тут же гаснет. Я для него становлюсь обычной. Как все. Он ждал чего-то другого. Интересно, сам может сформулировать, чего?

Пока мы едем, я не смотрю на него. Только перед собой, на дорогу. И успокаиваю дрожь в пальцах и губах.

Не надо, чтоб видел. Хищники чуют страх. И рвут на части сразу.

Он может разорвать меня. Прямо в машине. А что ему стоит? Что я смогу ему возразить? Я даже ударить не смогу, глупая добыча, вообразившая себя хитрой.

В машине приятно пахнет. Кожаный салон, дорогая отделка. Я усмиряю любопытство, хотя до этого ездила только в отечественных автомобилях, да и то нечасто.

Не хочу, чтоб думал, что мне интересно.

— Как тебя зовут, Шипучка?

— Ольга.

— Благородно. Меня — Олег.

— Литературно.

— Смеешься?

— Нет. «Песнь о Вещем Олеге», помните?

— Нет. Про что это?

Я разворачиваюсь и не могу скрыть любопытства, потому что впервые вижу человека, который не знает Пушкина. Шутит? Нет?

И понимаю, что нет. Не шутит.

— Это про Вещего Олега, был такой князь в Древней Руси. Ему кудесник предсказал, что он умрет от своего коня. И Олег приказал не подпускать к себе своего коня. Но предсказание все равно сбылось.

— Не верю гадалкам. Все будет так, как ты сам хочешь, — спокойно говорит он, — куда сворачивать?

Я показываю поворот к дому.

Мы останавливаемся во дворе.

Олег смотрит на меня, улыбается. А взгляд по-прежнему спокойно-тяжелый.

— Спасибо, что подвез, Олег, — с достоинством говорю я, киваю и выхожу из машины.

Он молчит, и теперь его молчание звучит немного удивленно.

А я иду к парадной, выпрямив спину и думая только о том, что вот сейчас хлопнет дверь машины, и он догонит, вот сейчас, сейчас, сейчас…

— Эй, Шипучка, до встречи! — его голос косит ноги похлеще любого действия, я еле удерживаюсь, чтоб не упасть, поворачиваюсь, вспоминая наставления бабушки о том, как надо держать спину, как надо поднимать подбородок, как надо смотреть…

И киваю. С достоинством.

Ноги перестают меня держать прямо за дверью парадной. Я хватаюсь за перила, стараюсь дышать, но получается не очень хорошо. Дерьмово получается, откровенно говоря.

Непонятно, откуда силы взялись красиво дойти, красиво зайти.

Боже, а я, наверно, выгляжу на редкость смешно…

Я поднимаюсь к себе на третий, открываю дверь, захожу, включаю свет и утыкаюсь взглядом в напуганную бледную девчонку, что смотрит на меня из старинного зеркала в массивной резной раме.

Девчонка одета в старенькие разбитые сапоги, страшненькую куртку на рыбьем меху. У девчонки возбужденно блестящие глаза, тени от усталости под ними, вьющиеся в беспорядке волосы и искусанные губы.

Девчонка вообще не похожа на ту, что может заинтересовать такого человека. На такой машине. Такого страшного, опасного человека.

Странного хищника, отпустившего ее сегодня.

Отпустит ли в следующий раз?

А будет он, этот следующий раз?

А хочет она, эта девчонка, чтоб он был?

Следующий раз?

5. Сейчас

Я смотрю, как за Шипучкой закрывается дверь.