Кристин Ханна - Домашний фронт
Но тут была другая проблема: длинная очередь. Чтобы попасть на паром на машине, приходилось приезжать пораньше. Летом Майкл часто добирался до работы на велосипеде, но в дождливые дни, как сегодня — а на северо-востоке их было много, — приходилось садиться за руль. В этом году зима была особенно долгой, а весна дождливой.
День за днем Майкл из окна своего «лексуса» наблюдал, как свет нового дня крадется по волнистой глади залива. Потом въезжал на паром, оставлял машину в трюме и поднимался на палубу.
Сегодня Майкл сидел у правого борта за маленьким пластиковым столиком, разложив перед собой документы. Свидетельские показания Уорнера. По краям желтыми фортепианными клавишами торчали самоклеющиеся листочки — каждый отмечал сомнительное утверждение его клиента.
Ложь. При мысли о невосполнимом ущербе Майкл вздохнул. После многих лет защиты виновных его идеализм, некогда такой яркий и блестящий, сильно потускнел.
Раньше он поговорил бы об этом с отцом, и отец взглянул бы на проблему в широком контексте, напомнив, что это их профессия.
Понимаешь, Майкл, мы с тобой последний рубеж — защитники свободы. Не позволяй плохим парням себя сломать. Защищая виновных, мы защищаем и невинных. Так уж все это устроено.
Мне бы еще несколько невинных, папа.
А кто бы отказался? Все мы ждем своего самого главного дела. Мы лучше других знаем, что значит спасти чью-то жизнь. В этом все дело. Вот чем мы занимаемся, Майкл. Не теряй веры.
Майкл посмотрел на пустой стул напротив. Уже одиннадцать месяцев он ездит на работу один. Казалось, совсем недавно отец сидел рядом, крепкий и бодрый, и рассуждал о своей любимой работе. И вот он уже тяжело и безнадежно болен.
Они с отцом были партнерами почти двадцать лет, работали бок о бок, и его потеря глубоко потрясла Майкла. Он жалел об упущенном времени, но больше всего страдал от прежде неведомого одиночества. Утрата заставила его внимательнее приглядеться к собственной жизни, и увиденное ему не понравилось.
До смерти отца Майкл считал себя удачливым и счастливым человеком. Теперь нет.
Ему хотелось с кем-нибудь поговорить об отце, поделиться своим горем. Но с кем? Только не с женой. Не с Джолин, которая была твердо убеждена, что счастье — это выбор, который мы делаем сами, а улыбка — перевернутая гримаса. Из-за тяжелого, несчастливого детства ее раздражали люди, неспособные чувствовать себя счастливыми вопреки всему. Она была настроена на счастье. В последнее время это нервировало Майкла — ее показная бодрость и банальности вроде «все будет хорошо». Рано потерявшая родителей Джолин думала, что знает, что такое скорбь, но на самом деле понятия не имела, как чувствует себя тонущий человек. Откуда ей знать? Она неуязвима, как тефлон.
Майкл постучал авторучкой по столу и посмотрел в окно. Сегодня залив был серым, цвета оружейной стали, пустынным и загадочным. В невидимом потоке воздуха неподвижно, словно неживая, парила морская чайка.
Тогда, много лет назад, не следовало уступать Джолин, просившей купить дом на берегу залива Либерти. Он говорил, что не хочет жить так далеко от города — или так близко от родителей, — но в конечном итоге сдался под напором ласк и убедительных аргументов, что когда появятся дети, им понадобится помощь его матери. Не уступи он жене, не проиграй спор о том, где жить, ему не пришлось бы каждый день торчать на пароме, тоскуя по человеку, который обычно встречал его здесь…
Паром замедлил ход, и Майкл встал и собрал бумаги, убрав свидетельские показания клиента в портфель из черной мягкой кожи. Он даже не взглянул на них. Смешавшись с толпой, он спустился в трюм, к машине, а через несколько минут уже съехал с парома и направился в сторону небоскреба Смит Тауэр; некогда самое высокое здание к западу от Нью-Йорка теперь превратилось в стареющую достопримечательность на склоне холма.
В офисе фирмы «Заркадес, Энтем и Заркадес» на десятом этаже небоскреба были старые деревянные полы и покрытые многочисленными слоями краски, нуждавшиеся в ремонте окна, но здесь, как и во всем здании, ощущался дух истории и прелесть старины. Окно во всю стену выходило на бухту Эллиот и высокие оранжевые краны, грузившие контейнеры на морские суда. Именно в этих кабинетах Тео Заркадес — отец Майкла — разрабатывал стратегию защиты на самых крупных и громких уголовных процессах последних двадцати лет. На собраниях ассоциации адвокатов коллеги до сих пор почти с благоговением вспоминали способность старшего Заркадеса убеждать жюри присяжных.
— Привет, Майкл, — с улыбкой поздоровалась секретарь приемной.
Не останавливаясь, он махнул рукой и пошел к себе мимо серьезных помощников юристов, усталых секретарей суда и честолюбивых молодых компаньонов. Все улыбались ему, а он улыбался в ответ. Рядом с угловым кабинетом — бывший кабинет отца, а теперь его — Майкл остановился, чтобы поговорить со своим секретарем.
— Доброе утро, Энн.
— Доброе утро, Майкл. Билл Энтем хотел вас видеть.
— Понятно. Скажи ему, что я пришел.
— Будете кофе?
— Да, спасибо.
Майкл вошел в кабинет, самый большой в адвокатской фирме. Огромное окно выходило на бухту Эллиот; главным достоинством помещения был именно открывающийся из окна вид. В остальном обыкновенный кабинет — книжные шкафы с юридической литературой, поцарапанный за несколько десятилетий деревянный пол, пара мягких стульев, черный замшевый диван. Рядом с компьютером семейная фотография — единственный предмет, принадлежавший лично ему.
Бросив портфель на стол, Майкл подошел к окну и стал смотреть на город, который так любил отец. В стекле он увидел свое туманное отражение — волнистые черные волосы, сильный, квадратный подбородок, темные глаза. Вылитый отец в молодости. Интересно, отец когда-нибудь чувствовал себя таким измотанным и выжатым как лимон?
За спиной послышался стук, и дверь открылась. В кабинет вошел Билл Энтем, второй партнер фирмы, лучший друг отца. За несколько месяцев, прошедших после смерти Тео, Билл заметно постарел. Наверное, все они постарели.
— Привет, Майкл. — Билл хромал, каждым своим шагом напоминая о том, что уже давно перевалил за пенсионный возраст. За последний год ему сменили оба коленных сустава.
— Садитесь, Билл. — Майкл указал на ближайший к письменному столу стул.
— Спасибо. — Энтем сел. — Я хочу попросить тебя об услуге.
Майкл вернулся к столу.
— Разумеется, Билл. Что я могу для вас сделать?
— Вчера я был в суде и попался на глаза судье Раньону.
Вздохнув, Майкл сел. Назначение защитника по уголовному делу судом — обычная практика; так бывает, если обвиняемому нужен адвокат, однако он не может себе его позволить. Судьи часто назначают защитником адвокатов, которые в данное время находятся в суде.
