Эмили Гиффин - Суть дела
Но он пожимает плечами:
— Ничего себе. Не знаю. Потому что ты создаешь здесь такую приятную обстановку.
— Ты серьезно? Я только и делаю, что создаю для тебя приятную обстановку. Для нас. Я так стараюсь! — кричу я, голос у меня дрожит, когда передо мной вдруг во всех деталях встает мой день. Покупка продуктов, загрузка фотографий, готовка, уход за детьми. Все это я делаю для нашей семьи.
— Ну, может, тебе стоит поменьше стараться. Поскольку, что бы ты ни делала, Тесса, ничего, похоже, не получается, — произносит он; голос у него злой, но сдержанный и ровный, как его руки во время операции. И бросив на меня последний презрительный взгляд, он поворачивается и исчезает наверху. Минуту спустя я слышу, как он включает душ, где он остается очень долго, еще раз доказывая мою теорию.
ВЭЛЕРИ: глава шестнадцатая
— Вы тоже врач?
В мысли Вэлери врывается громкий голос, напоминая, что она все еще у Антонио, ждет кальцоне для Джейсона, о котором забыла бы, если б не напоминание Ника в самом конце их ужина, перед тем как он собрался ехать домой.
Она поднимает глаза и улыбается топчущемуся рядом Тони.
— Врач?.. Нет, — отвечает она таким тоном, словно сама мысль об этом смешна.
На самом деле это и вправду смешно, учитывая тот факт, что единственную плохую оценку в своей жизни она получила в школе по биологии, когда наотрез отказалась препарировать зародыш поросенка, которого они назвали Уилбуром[17] по настоянию ее напарника по лабораторным занятиям, футболиста. Она до сих пор помнит тошнотворный запах формальдегида и тоненькие вкусовые сосочки на бледно-розовом язычке.
Тони предпринимает новую попытку:
— Медсестра?
Вэлери думает, не прекратить ли его расспросы, просто ответив: «Юрист», — но понимает: Тони любопытно, что связывает ее с Ником, а вино притупило ее обычную осторожность. Кроме того, в открытых, приветливых манерах Тони есть то, что заставляет Вэлери говорить правду.
Поэтому она кивает в сторону больницы и говорит:
— Мой сын — пациент «Шрайнерс».
— О, — тихо произносит Тони. Он сокрушенно качает головой, и Вэлери спрашивает себя, только ли к ее ответу относится сочувствие Тони, а может, и к его вопросу, в результате которого светская беседа каким-то образом свернула на мрачные рельсы. — Как он себя чувствует?
Вэлери улыбается, стремясь ободрить его и попрактиковаться в разговоре, который, знает она, ей снова и снова придется вести в предстоящие месяцы.
— Он там лежит. Ему уже сделали две операции...
Она неловко умолкает и выдавливает новую улыбку, не зная, что еще сказать.
Тони переступаете ноги на ногу, а затем переставляет солонку и перечницу на соседнем столике.
— Доктор Руссо его хирург?
— Да, — отвечает она, почему-то гордясь этим, как будто их дружеские отношения отражаются и на ее заботе о сыне. Только лучшее для Чарли, думает она.
Тони выжидательно смотрит на Вэлери, поэтому она продолжает, делясь подробностями.
— Одна операция на руке. Другая — на щеке. Сегодня утром.
Она касается своего лица и впервые с того момента, как ушла от Чарли почти два часа назад, испытывает укол тревоги. Она смотрит на свой сотовый, лежащий экраном вверх на столе и настроенный на максимальную громкость, и спрашивает себя, не пропустила ли она каким-то образом звонок от Джейсона. Но экран обнадеживающе пуст, демонстрируя только двухполосное шоссе, извивающееся под голубым небом и пушистыми белыми облаками и исчезающее вдали.
— Что ж, тогда вы уже знаете — доктор Руссо лучший. Вы и ваш сын получили лучшее, — говорит Тони с такой страстью, что Вэлери делается интересно, не общается ли он напрямую с пациентами или их родителями. Ресторатор с уважением продолжает: — И он такой скромный... Но сестры, которые сюда ходят, мне рассказывали о его наградах... о детях, которых он спас... Вы слышали о маленькой девочке, о той, которая попала в авиакатастрофу в Мэне? Ее отец был важной персоной на телевидении. Это было в «Новостях», года два назад.
Вэлери качает головой, понимая, что отныне лишена будет роскоши игнорировать подобные истории.
— Да. Они летели на маленьком одномоторном самолете. Летели на свадьбу... всей семьей... и самолет упал в четверти мили от взлетной полосы, сразу после взлета. Врезался в набережную, и все, кроме той девочки, погибли на месте от ядовитого дыма и ожогов. Пилот, родители, три старших брата девочки. Такая трагедия, — скорбно подытоживает он.
— А девочка? — спрашивает Вэлери.
— Осталась сиротой и без родственников. Но она выжила. Сумела. «Девочка-чудо» называют ее медсестры.
— А насколько серьезные у нее были ожоги? — спрашивает Вэлери, нервно постукивая ногой.
— Серьезные. Очень серьезные. Восемьдесят процентов тела, так примерно.
Вэлери сглатывает, представляя восемьдесят процентов, насколько хуже могло быть с Чарли.
— Как долго она находилась в больнице? — спрашивает Вэлери, в горле у нее внезапно пересыхает.
— Да не помню, — пожимает плечами Тони. — Долго, очень долго. Много месяцев. Даже, может, год.
Вэлери кивает, у нее сжимается сердце при мысли о катастрофе, о неизмеримом ужасе на той набережной. Представив языки пламени, охватившие самолет и всех людей в нем, она закрывает глаза, чтобы отогнать встающие образы.
— Вам не плохо? — спрашивает Тони.
Она поднимает взгляд и видит, что Тони придвинулся ближе, стоит, сжав руки и наклонив голову, и выглядит странно изящным для такого коренастого, дородною мужчины.
— Не нужно мне было... Я поступил бесчувственно.
— Ничего. Нам очень повезло по сравнению с ней. — Вэлери допивает вино, ей вдруг отчаянно хочется побыстрее вернуться в больницу, и в этот момент из глубины помещения появляется повар с пакетом еды навынос.
— Кальцоне и домашний салат?
Вэлери благодарит и лезет в сумку.
Тони поднимает руки и говорит:
— Нет-нет. Прошу вас. Это от заведения. Просто приходите повидать нас, хорошо?
Вэлери пытается возражать, но потом благодарно кивает и обещает прийти.
— Ну как он? — спрашивает Вэлери Джейсона, войдя в палату и увидев Чарли в той же позе, в какой она его оставила.
— Так и спит. Он спал даже во время перевязки, — говорит Джейсон.
— Хорошо, — произносит она; ему требуется отдых, и каждая минута сна — это минута без боли, хотя иногда Вэлери думает, что его ночные кошмары хуже всего остального. Она скидывает туфли и надевает тапочки — это часть ее ежевечернего ритуала.
— Итак? Как все было?
— Было замечательно, — тихо отвечает Вэлери, думая о том, как быстро пролетело время, пока она сидела там с Ником, как приятно и легко чувствовала себя. — Мы очень хорошо поговорили.
