Наталья Потёмина - Зачем тебе любовь?
– То она вечная девочка? – догадалась Ленка.
– А вот если она русская, – Паганель опять сделал паузу, – то она вовсе и не девочка.
– А кто?
– Она вечная мать! Понимаешь?
– Понимаю, – машинально кивнула Ленка.
– Вот ведь в чем загвоздка!
– Так вы хотите сказать, – Ленка попыталась развить его мысль, – что мы сами испортили наших мужиков постоянной материнской опекой?
– Ну да! Тычете всюду нам в морду свои молочные сиськи, шагу в простоте не сделаешь! И мальчики, как в стране невыученных уроков, навсегда остаются детьми! Со своими бестолковыми капризами, смешными, никому не страшными угрозами, завышенными амбициями и полной дебильной неспособностью отвечать за свои поступки. Не вышло, не срослось, не исполнилось, не получилось само собой, без моего участия, без моей воли, без моих усилий – так и не надо! Выпьем, брателло, водки, и пошло все на... А тут сразу его женушка, она же мамочка, подскочила – вот тебе, миленький, опохмелись! И вместо того чтобы удавить этого скота своими собственными руками, она будет возиться с ним до самой его глубокой старости. И пожалеет, и все ему простит, и будет холить, и лелеять, и от дурной болезни лечить. Как же, ведь он отец ее детей! И не придет ей, дуре, в голову, что он только с одной стороны им отец, а с другой-то, выходит, что брат! Потому у нас столько и сирот, что наши отцы, они же старшие братья, плевать хотели на своих меньших братьев и сестер. Чего париться? Ведь у них есть мать! Пусть она за все и отвечает.
Круг замыкается, чувствуешь? Эти жены-матери вновь в одиночку пестуют чьих-то будущих мужей-сыновей, и те как саранча распространяются по земле, чтоб вновь гробить молодой урожай. И гибнут в этой страде, и спиваются, и молодыми умирают от болезней стариков, потому что порог ответственности перед собой, перед детьми, перед этими дурами-матерями и нашей многострадальной родиной – давно уже слился с полом.
Но самое страшное не это! Бог с ней, с родиной. Она и раньше выживала, и сейчас как-нибудь пронесет. Вся основная мерзость происходит на уровне межличностных отношений! В каждой отдельно взятой семье! Хотя бы раз в месяц, раз в квартал, раз в год. Вот ты только прикинь, на страну недотраханных женщин неожиданно опускается ночь. Нет, она, конечно, опускается регулярно, но тут такая необычная ночь, редкая. Вечные мальчики возвращаются домой трезвыми! Ну не сложилось что-то! Не срослось! Денег не хватило, друзья подкачали, водка кончилась или еще какой другой катаклизм. И вот они, злые, вредные, агрессивные, снимают с ног вонючие носки, моют грязные руки, жрут макароны с котлетами, валятся в накрахмаленные кроватки и думают: а чем бы таким полезным заняться? И вдруг смутно вспоминают, что есть еще и другие радости жизни, особливо когда баба рядом. Если очень постараться, то, может, и получится. И у некоторых получается! Утех, которые еще не совсем пропили мастерство. Но не понимают, кретины, что они и есть самые грязные свиньи, совершившие с горем пополам примитивнейший инцест, кувыркнувшись со своей доброй женушкой, она же матушка, в одну постель!
Паганель с такой силой грохнул чашкой о блюдце, что оно треснуло ровно посередине.
Повисла долгая дрожащая пауза. Ленка схватила со стола два полулунных осколка и прижала их к груди:
– А вы не преувеличиваете?
– Кто, я? – Паганель так возмутился, что Ленка, от греха подальше, и чашку прибрала.
– Но вы тоже, получается, вечный мальчик?
– Нет, я-то как раз и не мальчик, – тихо сказал Паганель.
– Вы уверены?
– Абсолютно!
– И как же это вам удалось?
– Элементарно, детонька... – Паганель поднялся с места. – Я просто взял и вырос.
Глава 10
Серый, в отличие от Ленки, один занимал двухместный, шикарный, по провинциальным меркам, номер. В одной комнате стояли диван, два кресла, журнальный столик и бар-торшер, в другой, дверь в которую была настежь открыта, притулились рядом две односпальные кровати.
Непонятно, подумала Ленка, почему он всю ночь промучился в кресле, когда можно было спокойно расположиться в спальне. Имитированный сексодром был стыдливо прикрыт переходящим красным знаменем с ядовито-желтой бахромой по краям, и только отсутствие на нем коммунистической символики помешало Ленке уплыть по волнам своей памяти в светлую комсомольскую юность.
– Хочешь коньяку? – спросил Серый, подходя к бару.
– Давай! – Ленка села в кресло и осмотрелась. – Слушай, а как это я сегодня утром не заметила, что ты так шикарно устроился?
– Ты много чего не заметила, – неопределенно ответил Серый. Он разлил коньяк по граненым стаканам. – За что будем пить?
Ленка взяла из его рук стакан и стала внимательно разглядывать.
– Как ты думаешь, сколько в нем граней? Только не считай! – Она прикрыла стакан ладонью. – Сразу скажи, навскидку.
– Двенадцать, наверное.
– А вот и не угадал! – засмеялась Ленка, отводя руку.
– Надо же! – удивился Серый, водя пальцем по кромке. – Восьмое чудо света – одиннадцатигранный стакан.
– В нем ровно столько граней, сколько лет мы с тобой не виделись.
– До одиннадцати осталось еще два месяца. – Серый посмотрел ей прямо в глаза. – У нас еще есть время.
– Время на что? – не поняла Ленка.
Серый ответил не сразу.
Он подошел к окну, открыл форточку и задернул шторы. Потом зачем-то притворил дверь в спальню, опустился в кресло и уже совершенно спокойно сказал:
– У нас есть время все исправить.
Ленка дернулась как от пощечины и молча замотала головой из стороны в сторону.
– Жаль что мы не в Болгарии, – усмехнулся Серый и залпом проглотил коньяк.
– За твое здоровье, – тихо произнесла Ленка и тоже выпила.
– Так зачем тебе диктофон? – спросил как ни в чем не бывало Серый.
– Не твое дело.
– За последние десять, точнее одиннадцать лет, твои манеры заметно улучшились, – заметил он.
– А вот если б ты хоть немного разбирался в женщинах, – Ленка сама добавила себе коньяка, – ты бы знал, что грубость – это последнее оружие беззащитных.
– Странно, – улыбнулся Серый, – а я всегда считал, что ты сильная, деловая, хваткая.
– А я считала, что ты умный, проницательный и заботливый.
– Значит, мы здорово ошибались друг в друге.
– А может, хватит обмениваться любезностями? – предложила Ленка.
– Заметь, это не я первый начал, – сказал Серый, вставая.
– Что это тебя так проняло? – вскинула брови Ленка.
– Просто, видимо, я еще недостаточно созрел для роли жилетки.
Дура, подумала Ленка, полная, непроходимая дура. Нашла, действительно, кому плакаться! «Как мне плохо, Серый, пожалей меня, вытри слезки, отпои коньяком и трахни по старой памяти на переходящем красном знамени». Совесть же надо иметь!
