Светлана Демидова - Интерьер для птицы счастья
Саша устала сидеть. У нее затекли ноги, а цитаты окончательно перепутались в голове. Она, не снимая халата, прилегла сверху на покрывало и уснула, так и не дождавшись явления чужого мужа.
Утром Саша очень удивилась, что спит в халате, но, посмотрев на разбросанные по всей комнате расписанные доски, сразу все вспомнила и прислушалась. Из кухни не раздавалось ни звука. Осторожно спустив ноги с постели, она вдела их в тапочки с песцовой опушкой и, очень осторожно ступая, направилась в кухню, ожидая увидеть либо красиво спящего еще вполне моложавого мужчину, либо отвратительно раззявившего рот мужика на пятом десятке. Но ничего такого не увидела. Терехов спал на надувном матрасе, свернувшись клубком и закрывшись с головой одеялом.
А кухонный стол оказался завален бумагами. Некоторые из них были заполнены длинными колонками цифр. Сверху на бумагах лежали маленький карманный калькулятор и мобильный телефон. К графину был прислонен сплошняком исчерченный лист из Сережиного альбома для рисования, на котором Саша мало что удалось разобрать. Плита, вытяжка и мойка, разумеется, были легко узнаваемы, все остальное представляло собой месиво из разной толщины и плотности линий.
Разочарованная Саша собралась направиться в ванную, когда вдруг проснулся тереховский мобильник, выдав мелодию старого футбольного марша. Саша вздрогнула. Из-под одеяла выпросталась рука, которая принялась ощупывать пол рядом с матрасом, видимо, пытаясь найти трубку на привычном месте. Телефон не находился, и из одеяла вынырнул заспанный взъерошенный Влад. Он открыл глаза и с ужасом уставился на Сашу. Она посильнее запахнула на груди халат и сказала:
– Ваш телефон звонит.
– Мой? Где? – Чувствовалось, что Терехов еще не вполне осознал, где находится.
Саша подала ему мобильник, и он глухим голосом проговорил:
– Слушаю. Кто это? А… Да… Я тут… в одном месте… – Он наконец проснулся и даже подмигнул Саше. Она почему-то смутилась, поспешила скрыться в ванной и даже включила воду на полную мощность, чтобы не слышать, о чем он говорит.
Потом они пили кофе, и Терехов пытался объяснить ей, что пытался изобразить на своем чертеже.
– Понимаете, это я разные фактуры пытался обозначить. Вам непонятно, но ребята разберутся. Мы сделаем вам кухню, стилизованную под народные промыслы. Вот здесь и здесь, – он ткнул пальцем в свой чертеж, – поместятся две ваши женщины-птицы: одна, которая вся в золоте, будто солнечный день, а вторая, которая изображает ночь. Вон она на подоконнике лежит.
Саша взяла в руки доску. Терехов все угадал правильно. Она действительно изображала Птицу-День и Птицу-Ночь. День была в жарком, золотисто-оранжевом оперение, а Ночь в фиолетово-синих перьях. День была счастлива, весела и улыбчива, Ночь – задумчива, печальна и с глазами, в которых поблескивали непролитые слезы. Когда она работала над этими досками, то вспоминались Сирин и Алконост Виктора Васнецова, но старалась не подражать, а творить свое. Ей тоже нравились эти птицы, и было приятно, что Влад из груды досок безошибочно выбрал именно их.
– А вот здесь, посередине, мне бы хотелось, чтобы вы выполнили розетку, в которой не было бы птиц, а только какой-нибудь растительный орнамент. И чтобы цвета дня плавно переходили в цвета ночи. Как вам такая идея?
– Мне нравится, пожалуй… но круглой доски у меня нет…
– Это ерунда, доску мы найдем! Главное, чтобы вы еще согласились… – он пытливо заглянул ей в глаза, – «испортить» вашу мебель…
– Как это испортить? – испугалась Саша, оглядывая свою еще вполне приличную мебельную стенку.
– Ну… не то чтобы испортить… Расписать, как доски… Можете на такое отважиться?
У Саши в груди что-то екнуло. И даже почему-то щелкнула коленка. Она стала думать, что это от старости, потому что она уже никуда не годная старая вешалка. Еще она вспомнила, как совсем недавно на ее щеке отпечаталась пуговица от наволочки. Обо всем этом она думала, чтобы не думать о мебели. Но Влад Терехов сдаваться не собирался.
– Не молчите, Саша! У вас, конечно, хорошая мебель, но если вы согласитесь на мое предложение, она будет не просто хорошая – она станет эксклюзивная!
– Я не знаю, что вам сказать, – промямлила Саша. – Это все так неожиданно…
– Ладно, я сейчас не буду приставать к вам с ножом к горлу. У вас еще есть время подумать. Дня три следующей недели мы будем доделывать старый объект, в четверг можем приступить к вашей кухне. Потом Новый год… А после Нового года, числа… третьего января, вы едете с нами смотреть помещение бара. Идет?
– Съездить я, конечно, могу…
– Вот и отлично! – Влад решил больше ничего у нее не уточнять. Он собрал в стопочку свои листы, распихал их по карманам куртки и, уже одевшись, вытащил из бумажника визитку.
– Вот тут мои телефоны. Позвоните, пожалуйста, если решитесь на переделку вашей кухни и… на работу со мной. Если все-таки решитесь, – он посмотрел Саше в глаза таким странным взглядом, что у нее почему-то похолодели ладони, – то сделайте, пожалуйста, эскизы розетки и росписи мебели. Я думаю, нужна даже не столько полноценная роспись панелей, сколько окантовочный орнамент… Впрочем, вы можете придумать и что-нибудь свое. Идет?
Он улыбнулся. А Саша так и не смогла выдавить улыбку. Она была растеряна и смущена.
– Ну! Не печальтесь, Саша! И, главное, не пугайтесь! – весело сказал он. – Все же хорошо! Я ни на чем не собираюсь настаивать. Решение будете принимать вы!
Он потоптался перед ней в прихожей и на прощание проговорил, уже не так весело и громко:
– Спасибо за… убежище. Если бы не вы… то и не знаю, что было бы вчерашним вечером у нас дома… Вы меня спасли. Вы нас обоих с Марьяной спасли… Сейчас все уже видится не в таком черном свете, как вчера. До свидания. Звоните. Буду ждать.
Когда стремительный Терехов ушел, Саша оглядела свою кухонную мебель со светлыми желтыми панелями. Она специально выбирала такие, чтобы в помещении, где она больше всего любила находиться, было светло. И что же теперь? Если исходить из идеи «День и Ночь», то светло уже не будет… То есть должно быть одновременно и светло, и темно… И как же это может быть одновременно?
Саша взяла чистый альбомный лист, не использованный Тереховым, остро заточенный им карандаш и принялась рисовать цветы. Сначала с раскрывшимися солнечными венчиками, потом голубые, закрывающиеся на ночь… Потом принесла краски и так увлеклась, что проработала на кухне почти всю субботу, пока не почувствовала, что зверски проголодалась.
Часы показывали без четверти семь часов вечера. На полу веером лежали эскизы розеток и орнаментов, которыми можно было бы украсить мебельные панели.
