Дорога к счастью - Ника Верон
— Серьёзно или так, знакомство ради знакомства?
О другом хотела спросить Наталья Семеновна. Только знала, на сколько резко может реагировать Эльвира на эту ходовую фразу — «ради здоровья». Перед дочерью чувствовала себя глубоко виноватой. Если бы можно было переписать прошлое…
— Не знаю, — обронила Эльвира, опускаясь на диван и вытягивая уставшие от каблуков ноги. Очень давно не надевала шпильки. Повода как-то не было. А тут сразу на столько времени! — Он замуж позвал. Театр сегодня, правда, был, — продолжала, устало откинувшись на спинку дивана. — Шикарная постановка. Премьера, на которую не попасть. Вип-ложа. Мы только вдвоем. Потом ужин. Представляешь, мам, просто ужин. Он со мной как с девочкой возится. Я не думала, что так может быть. И мне с ним хорошо, спокойно. Ни с кем так не было. Даже с Игорем.
— Имя-то у этого идеального мужчины есть? — не пряча улыбки, поинтересовалась женщина.
Вот на столько умиротворенной дочь не видела очень давно. Слишком много проблем свалилось на хрупкие плечи девочки. Как вытянула — вопрос. Без поддержки, вообще без какой-либо помощи — физической, психологической.
— Константин Аристов, — не открывая глаз, сообщила Эльвира, добавив, — Владелец заводов, дворцов, пароходов. Представляешь, даже с отцом меня познакомил….
— Аристов? — переспросила Наталья Семеновна, игнорируя последнюю фразу дочери. А Эльвира, уловив не совсем привычную тональность в голосе женщины, мгновенно открыв глаза, села ровно. Во взгляде появилось беспокойство, граничащее с недоумением.
— Ма-ам, ты чего в лице сменилась? — последний раз такое было… Господи, только не снова, только не с начала. — Плохо?
— Нет, хорошо всё, — поспешила та заверить. — У него отец — Сергей Аристов?
— Ну, да — Сергей Сергеевич Аристов, — ничего не понимая, прежнему с настороженностью наблюдая за матерью, уточнила Эльвира. — Ты его знаешь? Мам, не пугай меня, — попросила Эля, а голос дрогнул. — У тебя что-то было с тем Аристовым? Надеюсь, никакой сногсшибательной тайны не существует?
— Ты — дочь Николая Соколовского, если сейчас об этом. Я в то время была до беспамятства влюблена в твоего отца, — совершенно спокойно продолжала Наталья Семеновна, присаживаясь рядом с дочерью. — А Сергей Аристов казался мне слишком старым. Он пытался ухаживать за мной. Красиво это делал, не навязчиво. Но когда тебе двадцать, а твоему ухажеру за сорок и у него сын всего двумя годами младше тебя самой, страшно. А твой отец был молод, красив, горяч.
— И так же красиво и горячо предал, — проворчала Элька, стягивая с себя тонкий капрон колготок. Тело желало свободы.
— Эля…
— Мам, ты его до сих пор любишь?
Вопрос прозвучал слишком резко. У неё к Николаю Соколовскому было собственное отношение. И перебороть то не получалось. Да и нельзя такое не забыть, ни из памяти выкинуть. Даже в дальний закоулок запихнут не вышло. Хотя уже пять лет прошло.
— Не важно, что чувствую к нему я, — последние несколько лет старались вообще о прошлом не вспоминать. Что вдруг сейчас произошло… — Важно, что ты — его дочь. И должна…
— Ты — бывшая жена, родившая ему эту самую дочь, — очень не хотелось грубить матери, только тема причиняла слишком много боли, возвращая в памяти события минувших пяти лет. — Он послал к черту нас обеих, как только мне исполнилось восемнадцать. Ради сделки продал, как вещь. Даже слушать не хочу.
Слишком высокая тональность. Вот-вот хлынут слезы. Каждый раз такое происходило, когда память накатывала.
— Прости, — кажется, и Наталья Семеновна поняла, что слегка перегнула палку, об отце, прекрасно знала, с дочерью лучше было не говорить. — Давай оставим, — предложила миролюбиво, осторожно спросив, — Что Игорь хочет, могу спросить?
— Вернуть, — чуть не брякнула «долг», вовремя остановилась, мастерски выкрутившись, — Меня, прошлое. Говорит, забыть не может.
Да и почти не лгала. Просто про долг этому человеку маме знать совершенно ни к чему. Не поймет. Ведь заверила два года назад, что помощь спонсоры оказали. Какие к черту спонсоры, когда и сбора-то не объявлялось. И если бы не Рубальских… Не ждала от него подобного поступка. Только вспомнил о нем именно сейчас, когда жизнь начала налаживаться…
— А ты?
— А что — я? — пожала плечами Эльвира. — Он для меня, как кошмарный сон. Никак в прошлом не останется. С Аристовым мне страшно. Но это другой страх. Человек старше на много. Но ни к чему меня не принуждает. Ничего не требует. В ЗАГС готов был хоть на следующий день после знакомства. Согласился подождать, пока немного привыкну к нему. Чувствую себя должной и обязанной со всех сторон, а он ведет себя так, словно… — секундное раздумье и последовавшее затем признание. — Знаешь, я ответила согласием, но не уверена, что тоже правильно сделала. Он жесткий, категоричный, волевой.
— Если дал время, имея возможность решить вопрос незамедлительно, значит не такой уж и жесткий. Не все подонки. Познакомишь нас?
Сговорились они, что ли?! Только с Аристовым получилось уйти от настойчивой просьбы знакомства с будущей тёщей, так эта самая «тёща» подняла вопрос. Что ж им всем так неймется-то?! Не готова она еще к столь решительному шагу. Сама понять не могла, что сдерживает.
— Прямо немедленно? — попыталась сыронизировать Эльвира.
— Как храбрости наберешься, — понимающая улыбка задержалась на лице Соколовской. — Только не как с Игорем своим, чуть не в день свадьбы.
— А то это что-то изменит? — Эльвира постаралась придать голосу хоть какую-то ровную тональность. Очень хотелось прошлое оставить в прошлом.
— Сердце матери не обманешь. Оно неладное почувствует сразу, — напомнила она, задерживая на дочери внимательный взгляд. — Эля, мне кажется, проблема у тебя куда серьезнее, чем размышления над предложением брака и жесткостью кавалера. Я сейчас очень жалею, что позволила тебе тогда забрать заявление и изменить показания, — продолжал уверенно-спокойно звучать ее голос. — Не о контрактах Соколовского надо было думать, а о тебе. Возможно, и Игоря в твоей жизни не было бы. И клиники. И сейчас от самой себя не пыталась бы спрятаться.
У самой однажды тоже мелькнула подобная мысль. Однако отогнала ту решительно прочь. Не могла в то время поступить по-другому. Что могут сделать две слабые женщины против всесильного и почти всевластного мужика, у которого никаких принципов. Который ради собственной выгоды готов самым ценным и родным поступиться —
