Искушение для грешника (СИ) - Саша Кей
Я утрамбовываю свои вещи в оставленную для меня Олегом у порога сумку.
Фотограф хренов! Большая часть аппаратуры даже не покинула машину, зато я искупалась в октябрьском пруду, предположительно простыла и чуть не отдалась чужому мужику, которого знаю чуть больше недели.
Паршивый фотограф. Паршивая невеста.
Все паршиво.
В машине я осознанно устраиваюсь на заднем сиденье.
Едем в молчании.
Тихая музыка, мелькающие деревья. Всё то же, только настроение совсем другое.
Мой телефон пиликает, и я вижу, что Марк прислал голосовые. Порывшись в сумке, не нахожу на наушников. Ну и ладно. Так послушаю. Никаких пошлостей Марк мне обычно не присылает.
«Элька, привет! Я почти в адеквате. Сегодня первый день стажировки, ты не представляешь, как всё началось! Потом расскажу — оборжёшься».
И у меня тут тоже весело. Подкусываю себя.
«Ты похоже занята. Я быстро. Точно смогу прилететь на выходные. Буду спешить».
Занята так занята. Грызу себя я.
«А давай я сразу к тебе. Хочу тебя потискать и заснуть в обнимку. Перезвони, как освободишься».
Отправляю Марку голосовое ответом на последнее: «Да, это будет здорово».
Я искренне так думаю. Его тёплая улыбка и надёжные объятия — это то, что надо, чтобы мозги встали на место.
«Возвращайся скорее. Из дома наберу».
Убрав телефон, я всматриваюсь в окно и понимаю, что деревья вдоль дороги мелькают как-то слишком быстро. Я перевешиваюсь между сиденьями и бросаю взгляд на спидометр.
Сто двадцать пять!
Он псих.
— Олег, — робко зову его я, боясь спугнуть резким звуком. — Мы настолько торопимся?
Раевский не отвечает, но пальцы на руле немного расслабляются, костяшки уже не белые, и скорость машины начинает понемногу падать. А через несколько минут мы съезжаем на обочину и останавливаемся.
Растерев лицо ладонями, Олег хлопает бардачком и выходит из салона.
Мне видно, как он закуривает, уставившись невидящим взглядом на дорогу. Сквозь приоткрытое с моей стороны окно доносится запах сигарет. Перекур длится недолго, даже до середины не истлела сигарета, когда Раевский щелчком выстреливает бычок и возвращается в салон.
Не глядя на притихшую меня, Олег заводит машину, и дальше мы добираемся до моего дома уже как законопослушные граждане, не нарушая скоростной режим.
выбираясь из автомобиля у подъезда. Я пытаюсь собрать своё барахло, но Олег молча всё поднимает и доносит до двери молча, не глядя, мне в лицо и также уезжает стремительно, только тормозные колодки сдвинули. Я ползу на свой этаж ключи, естественно в джинсах. Хорошо, что не утопила и что они не выпали в стиральной машине Раевского на даче.
Пока я устраиваю караван-сарай, потрясая барахлом на лестничной клетке, открывается дверь в дядиной квартиры, из которой выпахивает юное создание лет двадцати двух. На прощание оно виснет на шее дяди Геры и дарит ему жаркий поцелуй.
О нет! Я на это смотреть не нанималась!
Демонстративно откашливаюсь, чтобы донести до сладкой парочки, что они не одни.
Девчонка откидывает меня брезгливым взглядом. У дяди Геры поднимаются брови, но он делает вид, что мы не знакомы.
Нет я, конечно, понимаю, что у меня видок ещё тот, но всему же есть предел!
Соплюха ещё раз, чмокнув дядю в щеку, сбегает по ступенькам, звонко стуча каблучками.
— Я сейчас не понял, — медленно говорит дядя. — У тебя настолько плохо идут дела?
— Что тебя не устраивает? — огрызаюсь я.
Этот Казанова подсунул мне Раевского, а сам наслаждается активной и беспроблемной личной жизнью.
— Я не буду комментировать твой наряд, хотя я в курсе, что нынче носят молодые девушки…
«Под платьем», — тянет меня добавить.
— И это не оно, — продолжает он. — Но скажи мне, Подкидыш, тебе удобно в октябре вместо обуви носить шерстяные носки?
— Издержки производства, — буркаю я. — Помоги сумки затащить.
— Ну ты даёшь, — качает дядя головой, не спеша задавать наводящие вопросы.
В отличие от ба, он прекрасно чувствует, когда лезть не стоит.
Вообще-то ба тоже чувствует, но её это не останавливает.
Дядя подбирает сумки, пока я прицеливаюсь в замочную скважину найденным ключом.
— Надеюсь, что мне не стоит волноваться, — произносит он с намёком.
Только и всего, но это означает, что мне даётся право разок ему поплакаться.
— Посмотрим, — вздыхаю я.
Не успеваю я отпереть замок, как открывается дверь Скворцовых.
— Не, мам, это не германов вертеп, опять! Это Элька подалась бомжи!
— Вот говнюк! — шипит дядя уже на захлопнувшуюся дверь.
— Что за вертеп? — вяло интересуюсь я, уже не реагируя на выходки соседа.
Я всё уже запомнила. При случае будет ответочка.
— А он вчера тут гладиаторские бои устроил, — раздаётся голос ба из приоткрытой двери напротив. Р
Реально, это даже не маленький Тель-Авив, это какая-то коммунальная квартира!
— Мам, ты преувеличиваешь, — морщится дядя. — Просто девчонки немного повздорили.
— Ну, выдранных волос тут было достаточно, — Роза Моисеевна явно не одобряет женские драки.
— Стало быть, победила сильнейшая, — хмыкнув, киваю я в сторону убежавшей девчонки.
— Победила самая раздетая, — ба поправляет на носу очки.
— Так. Я пошёл, — дядя Гера живенько линяет в свою холостяцкую берлогу, пока ему не начали читать нотации.
Поэтому все внимание ба достается мне.
— А ты в каких боях участвовала?
— Это был водный спорт, — признаюсь я.
— Ну-ка, пойдем-ка. Судя по засосу на шее, это была гребля.
Глава 42. Летописное
Кисло смотрю на ба.
— Идем-идем, а то у тебя лицо, как будто у тебя в разгар заплыва весло отобрали.
Запиннав сумки в квартиру под бдительным присмотром Розы Моисеевны и добыв себе тапки, шлепаю к ба в допросную, пардон, на кухню.
Я ожидаю нравоучений, но она ставит чайник, достает свой шкалик, снимает тканевую салфетку в синенький цветочек с расстегая и подвигает ко мне поближе вазочку с конфетами. Судя по тому, что абрикосовое варенье не предлагается, разговор все-таки будет серьезный.
— Не нравится мне, как ты выглядишь, — начинает ба.
М-да.
Какое-то время мы просто пьем чай, я ковыряюсь в пироге, и бабушка шуршит фантиками. Сладкоежка я, походу, в нее.
— Прабабка моя, твоя прапрапра, — начинает трясти закромами Роза Моисеевна, — вчерашняя гимназистка, красавица Римма, замуж вышла рано. Ну как вышла. Сговорились родители ее с женихом, да и повенчали их быстренько. Он был старше ее, военный чин, а она — сопля семнадцатилетняя. Только через три года при переезде с одного места службы в другую губернию молодая жена сбежала с адъютантом. Стало быть, твоим прапрапрадедом. В общем жизнь у них как-то сладилась, хоть по тем временам и в
