Татьяна Тронина - Мода на невинность
Что же я ему сказала тогда и что он ответил мне?
Медленно, с усилием я попыталась прогнать свою многолетнюю глухоту и вдруг вспомнила. Я ему сказала: «Вы мне не родной отец и потому не имеете никакого права командовать мной». А он ответил... он ответил: «Если ты уйдешь, я повешусь».
Ну да, именно так он мне ответил тогда, недаром его недавние слова о том, что он наложит на себя руки, если я его отвергну, показались мне знакомыми. И я их тогда не услышала – то есть не захотела услышать, потому что были они его первым признанием в любви. Он был влюблен и ревновал меня. Он сказал: «Если ты уйдешь, я повешусь».
Что ж, если так... если так, то грош цена его нынешним угрозам.
В эту ночь я не смогла уснуть. Я думала о Глебе, о Павлике, о себе, о Филипыче, о Вадиме Петровиче, об Инессе – луче света в темном царстве, и под конец у меня все так перемешалось в голове, что стало страшно, впору самой в петлю лезть.
Дом был полон тихих, странных звуков – как будто кто-то ходил по коридорам и вздыхал, оплакивая загубленную жизнь, или сожалел о том, что могло быть, но не произошло... призраки населяли старый дом. Скорее всего, источником звуков был Филипыч, страдавший бессонницей, но мне от отчаяния казалось, что это не Филипыч, а кто-то другой, кто жил когда-то в этом доме. Например, тот старый князь, как его... Ивашов?..
* * *...Утро было таким ранним, что густой, словно суфле, туман покрывал землю, и казалось, что его можно резать на кусочки и запивать чаем, как торт «Птичье молоко».
Улицы были пусты, – даже дворники еще спали, автобусы не ходили – и только птицы начинали чирикать в своих гнездах, да я торопливо шла по шоссе.
Поэтому я очень удивилась, когда услышала позади себя шуршащий звук. Это был Глеб – он догонял меня на роликах. «Интересно, он так рано встал или еще не ложился?» – машинально подумала я.
– Привет невесте! – сказал он весело, поравнявшись.
– Почему невесте? – испуганно, раздраженно спросила я – мне казалось, что все окружающие намекают на Вадима Петровича.
– Потому что платье невесты показывали. А вы о чем подумали? – с любопытством спросил он.
– Я ни о чем не думаю...
– Это хорошо – такой хорошенькой женщине и не надо ни о чем... – Он был весел и шутил, но я разозлилась и перебила его:
– Черт возьми, я что, выгляжу такой старухой, что ты обращаешься ко мне на «вы» да еще и «женщиной» называешь?!
– Я назвал тебя невестой – тоже не понравилось... – Глеба, как и Инессу, очень трудно было вывести из себя. – Ты далеко? Я могу тебя проводить...
– Не стоит, я сама. Кое-что потеряла вчера, теперь хочу найти.
– Тогда я с тобой.
– Тебя мать просила за мной приглядывать? – недовольно спросила я.
– Нет, – пожал Глеб плечами. Он ехал рядом и был столь красив, что мне опять стало не по себе. Если бы, например, Вадим Петрович был так красив, я бы ему все простила... впрочем, мне опять в голову лезли всякие глупости.
– А ты чего в такую рань на улице делаешь?
– Лето очень короткое... – улыбнулся он, опять напомнив мне какого-то то ли французского, то ли итальянского киноактера. – Жалко тратить время на сон.
– Я тоже не сплю...
– Хотите, я ему морду набью... то есть – хочешь? – вдруг заявил он.
Я остановилась как вкопанная.
– Кому «ему»?
– Да вы знаете... то есть знаешь. Этому типу, который приехал домогаться...
– Заткнись! – возмутилась я. – Не твое дело.
Некоторое время мы шли молча.
– Вот здесь, – сказала я, когда мы очутились в скверике возле библиотеки. – Вот здесь я потеряла...
Глеб с очень серьезным видом объехал вокруг клумбы, пристально разглядывая асфальт.
– Ты только скажи, чего искать! – крикнул он. – А то – «потеряла, потеряла»... а что потеряла? Может, ты в общефилософском смысле?
– Да ну тебя! – засмеялась я, уже не в силах сердиться на сына своей подруги. – Книжку ищи.
– Книжку? Да тут полно всяких книг, ты автора назови...
– Что ты придумываешь, каких всяких... Вийон. Франсуа Вийон.
– Ах, наша принцесса читает Вийона? Замечательно... теперь у меня есть ориентиры.
– Да ну! Уже взял кто-нибудь... я так пришла, на всякий случай. Очень не хочется с Марком связываться.
– Марк – мужчина серьезный. Но это ерунда... хочешь, я и ему морду набью? Пусть не расстраивает таких милых девушек... Он колдун.
– Что? – Я полезла под скамейку. Но там валялись только окурки от сигарет и пивные крышки. Трава была мокрой и тяжелой от росы. И я подумала, что книжка если и найдется, то в самом плачевном состоянии.
– Нет, правда – он колдун. Как Брюс при Петре Первом... У него всю ночь в библиотеке свет горел. Что он там делал? Ответ однозначный...
– Бессонница... Или ему жалко тратить время на сон, – вдруг с вдохновением произнесла я. – Лето такое короткое...
– Для него нет времен года, – возразил Глеб. – Только библиотечно-библиографическая наука. Он пустоцвет.
– Кто? Ищи там, под кустами...
– Пустоцвет. Послушай, как твоя книга могла оказаться в кустах? – Он полез в заросли уже отцветшей сирени и принялся декламировать с комической интонацией: – «Скажите, где, в стране ль теней, дочь Рима, Флора, перл бесценный? Архилла где? Таида с ней, сестра-подруга незабвенной? Где Эхо, чей ответ мгновенный живил когда-то тихий брег, с ее красою несравненной?..»
Я шарила в мокрой траве.
– Тебя можно спросить? – крикнула я.
– Спрашивай... – милостиво ответил он и принялся завывать с прежней силой: – «Где Элоиза, всех мудрей, та, за кого был дерзновенный Пьер Абеляр лишен страстей и сам ушел в приют священный...» Где, ну где, елки-палки?! Я нашел штопор и инструкцию к электрочайнику. Но инструкция в ужасном состоянии, в нее кто-то заворачивал селедку...
– К тебе женщины не пристают?
– Пристают, – легко согласился он. – Прямо на улице подходят и пристают. Как к Иосифу Прекрасному, почти по Библии...
– Я так и думала. Уж слишком ты красавчик... А ты что в ответ?
– Это в зависимости от внешних данных пристающей. Если она мне нравится... Оля, это шутка, только маме не передавай! – вдруг всерьез встревожился он. – Она меня налысо подстрижет, она уже грозилась!
– Ладно...
Он так гримасничал и кривлялся, раздвигая ветки и обшаривая кусты, что я не могла не смеяться, и пропажа книги уже не казалась мне такой неприятностью.
– «Где Бланка, лилии белей, чей всех пленял напев сиренный? Алиса? Биче? Берта? – чей призыв был крепче клятвы лэнной?»
– Какой напев? Крепче какой клятвы?
– Ты меня поражаешь! – возмутился он. – Так плохо разбираться во французской поэзии! «Сиренный» – это от слова «сирена», а «лэнной»... я не помню, что-то из средневековых реалий...
– Так плохо разбираться во французских реалиях! Черт, меня крапива ужалила...
