Беременна по ошибке - Ксения Богда
Мама возвращается с запотевшим пузатым графином и протягивает папе. Садится рядом со мной, уже готовая к дальнейшему представлению.
Отец разливает жидкость по рюмкам и поднимает.
– Ну, за знакомство.
Я уже хочу куда-нибудь ретироваться и не слушать, как папа ведет допрос. Именно после такого священнодейства он причислил Игоря к слабакам и после единственной встречи держался от него на расстоянии.
– За него.
Ярослав опрокидывает рюмку и даже не морщится. А у меня во рту разливается железный привкус. Я попробовала её один раз, и хватило на всю оставшуюся жизнь. Больше не хочется даже в сторону этого зелья смотреть.
– Ну, теперь рассказывай. Почему так долго скрывались? Как вообще познакомились?
Я давлюсь соком и выпучиваю глаза на Ярослава. Как ему показать, что родители не в курсе?
– Что? Тебе плохо?
Хорошо, что Ярослав сам обращает внимание и хмурится, глядя на мои попытки жестами под столом показать, что родители не в курсе нашего заточения.
– Эм, – видимо, мои жестикуляции все же поняты правильно, – познакомились. Так она в моей предвыборной кампании была. Ну и потом как-то так закрутилось, завертелось.
– А что так долго собирался к нам? Почему сразу не явился?
Вот тут уже я прихожу на выручку Гаврилову.
– Это моя инициатива, пап. Я не хотела вас шокировать так сразу. Видела же, как ты относишься ко всем этим политическим разборкам. А там часто Ярослав мелькал.
Сочиняю первую правдоподобную версию. Папа, кажется, проглатывает наживку и снова разливает по рюмкам настойку.
– Ну и какие у вас планы на мою дочь?
В этот раз я уже сдерживаюсь, потому что понимаю, что такие вопросы за этот вечер прозвучат не раз.
– Ну, мы пока это не обсуждали, и я предпочитаю для начала все же услышать её мнение. Без обид, Александр Борисович.
– Ла-а-а-а-адно. Вот, знаешь, в период моей молодости, когда я за Иринкой ухаживал, сначала к родителям являлись, а не детей заделывали.
Яр хмыкает и опускает взгляд.
– Каюсь, Александр Борисович, мой промах.
– Женат был?
Меня передергивает от этого вопроса. И хочу, и боюсь увидеть реакцию родителей.
– Был. Не пацан все же.
– Че разошлись?
– Пап…
Пытаюсь урезонить отца, но кто б меня слушал. Отец сверлит взглядом Гаврилова, но тот держится стойко.
– Были причины. Уже три с половиной года прошло. Дело прошлое.
Папа только кивает. Остаток вечера проходит весело и без каверзных вопросов. Ощущаю, как глаза начинают слипаться, безудержно тянет завернуться в одеяло и упасть на кровать.
–Доча, ты уже носом клюешь. Давай чеши спать. А мы пока с Ярославом ещё пообщаемся. На наши, мужские, темы. Мать, ты тоже давай иди.
Я провожаю маму до гостевой комнаты, а сама плетусь в нашу. В голове на удивление пусто. Не хочется засорять мысли ненужным мусором. Пусть папа пообщается с Ярославом и сам сделает выводы, а я дико устала. Спина ноет, ноги гудят – вот она, вся прелесть беременности.
Сбрасываю уже изрядно поднадоевшие лосины и тунику и переодеваюсь в пижаму. Теплую, уютную. Погружаюсь в тепло одеяла, облегченно выдыхаю. Перед глазами возникает образ Ярослава. Сердце сладко замирает в груди. Прекрасно понимаю, что именно такого мужчину мечтала видеть рядом. И судьба мне его послала. Да, вот в такой изощренной форме, но в итоге мы преодолели все. И сейчас я понимаю, как никогда, что там он делал все, чтобы я вышла с минимальными потерями. А злость слишком долго застилала мне разум.
В сонме размышлений уплываю в сон. Будит меня какой-то непонятный грохот, и я подскакиваю с бешено колотящимся сердцем.
– Не пугайся, солнце, это всего лишь я, – слышу заплетающуюся речь Гаврилова и хмыкаю, – правда, слегка пьяный.
– Уверен, что слегка?
Яр замолкает. Меня даже пугает внезапная тишина, но потом слышу его приближающиеся шаги.
– Ну, не совсем. Если честно, не знаю, сколько мы выпили. Папа у тебя мировой. Но я давно таким пьяным не был. Извини.
– Переживу. Только не храпи под ухо, а то отправлю в беседку.
Ярослав хохочет и устраивается сзади, тут же притягивает меня к себе.
– Я постараюсь. Но в беседку не пойду. Там холодно и одиноко. А мне с тобой нравится.
– М-м-м-м…
Между нами снова встает тишина. Уже думаю, что Гаврилов просто уснул, но тут моей шеи касаются его губы. Этот нежный поцелуй захватывает меня в чувственный плен.
– Прости за сегодня, солнце. Я так накосячил.
Он довольно проворно для своего состояния спускается поцелуями к животу и прижимается лбом к месту, где спят наши малыши.
– И вы меня простите, крошки.
– Все хорошо.
Запускаю пальцы в его взъерошенные волосы. Поражаюсь их мягкости и податливости. В горле скапливается комок, и я с трудом проталкиваю сквозь него слюну.
– Нет, не хорошо. Я же понимаю, что я косячу, Уль. Я стараюсь, но, как всегда, все порчу.
– Ты ничего не портишь, Яр.
И я правда так думаю. Не просто его успокаиваю. Но от его слов что-то внутри надламывается. Столько грусти и печали в голосе. В моих глазах закипают слезы. С трудом различаю в темноте его силуэт и вздрагиваю. Он кажется таким ранимым сейчас. Будто что-то внутри него безвозвратно умирает.
– Мне вообще кажется, что я давно уже в тебя влип по полной. Чуть ли не с первой встречи, но боюсь все просрать. Я не переживу.
– Яр…
Тяну его наверх, встречаюсь с ним глазами. В них плещется страх.
– С чего вдруг такие мысли? С чего бы тебе что-то терять?
– Я же понимаю, что не о таком ты мечтала. Ты меня презираешь за то, что я впутал тебя во все это.
Сердце сжимается до размеров горошины. Дыхание застревает внутри. Не знаю, что сказать. Что сказать именно сейчас.
– Не презираю, поверь.
– Я не хочу вас потерять. Вы слишком дороги мне, солнце. Я просто, – он замолкает, словно на что-то решаясь, —я уже потерял одного своего ребенка.
После этих слов у меня темнеет в глазах. Ярослав скатывается с меня и утыкается взглядом в потолок. Кожей ощущаю его боль. Боюсь спросить, но и без внимания оставить эту фразу не могу. Только Ярослав словно читает мои мысли…
– Мы прожили с Мариной семь лет. Пока жизнь свою наладили, пока я поднялся на ноги. После интерната было непросто. Никто меня всерьез не воспринимал, везде только тычки были. А у меня мания возникла, – тяжелый вдох, он сжимает пальцы вокруг моего запястья, – доказать, что я не просто никому ненужный сирота.
