Время неба - Тори Ру
— М-может, чаю? — проявляю чудеса гостеприимства, и дама вдруг начинает истерически хохотать.
— Какой чай. Водка у тебя есть? — Она до предела взвинчена, на бледном лице проступают красные пятна. К пониманию мы не придем, да и странно было бы на него рассчитывать.
— Да, есть…
Водка, принесенная Олегом на 8 марта, запрятана в одном из шкафов, но я мгновенно забываю, в каком именно. Неловко хватаюсь за ручки, поочередно раскрываю створки, и Эльвира, вытянув шею, с места требовательно заглядывает в каждый из них.
Ее сходство с Тимуром поражает — разве что черты лица мягче, габариты намного скромнее, и вся ее хрупкая фигура облачена в дорогие эксклюзивные шмотки. Я никак не представляла наше знакомство, надеялась, что до него не дойдет, а если дойдет — Тимур без вселенских трагедий все разрулит. Он действительно мог это сделать, но разминулся с матерью на пару минут, и вся ответственность за разговор с ней внезапно легла на меня…
Наконец вожделенная бутылка находится.
Ставлю на стол стаканчик из бабушкиного чешского набора, на миг задумываюсь, стоит ли поставить второй, однако отказываюсь от заманчивой идеи напиться — нельзя предстать перед ней в еще более невыгодном свете. Хотя… куда уж хуже.
— Сядь! — приказывает она, сворачивает блестящую пробку, льет содержимое в стакан и опрокидывает в рот. — Я сейчас вкратце обрисую ситуацию. А ты, «девушка», молча выслушаешь.
Умом понимаю, что дамочка, заявившаяся в мой дом, ведет себя по-хамски и специально провоцирует на скандал, но послушно опускаюсь на край дивана. Возможно, я бы ответила. Если бы она не была мамой Тимура, а я — не чувствовала за собой вины.
— Горю желанием разорвать тебя собственными руками, но… Все мы взрослые люди. Так что я скажу тебе кое-что, а ты решай… — Эльвира с хищным интересом разглядывает меня — пялится на голые коленки, сцепленные в замок руки, на грудь под футболкой Тимура и ненакрашенное лицо. — Что ж… Может, бог не обделил тебя внешностью, но Тимочка — мой единственный ребенок.
Последнее слово бьет больнее оплеухи.
— Он не ребенок… — вырывается у меня, и она взвивается:
— Ему только в марте исполнилось девятнадцать, ты хоть понимаешь это, или совесть совсем атрофировалась?!
Рука с идеальным френчем и массивными золотыми кольцами протягивает мне смартфон, на заставке, на фоне зеленого моря, пальм и белой яхты, широченной улыбкой сияет худенький мальчик. Мне тяжело на него смотреть.
— Это Тима, пять лет назад, — она прячет смартфон в карман брендовых джинсов. — Ему тут четырнадцать. Тебе же тогда было явно больше, дорогая ты наша?
…Пять лет назад я так же, как и все последующие годы, работала в офисе, смотрела сериалы и справляла поминки по ушедшей юности. Выпивала по выходным с сомнительными ухажерами, ссорилась с матерью, выла от одиночества и курила по пачке в день.
Меня мутит, стыд разрастается до шока, однако я пытаюсь мыслить здраво.
Мы с Тимуром встретились не пять лет назад, а сейчас. Все не настолько уродливо, как его мать пытается обставить.
— Послушайте… это не то, что вы… — мямлю, но она перебивает:
— Не выкай мне. Терпеть не могу!.. — плеснув в стакан новую порцию водки, она одним глотком с ней разделывается и морщится. — Он дурак. Постоянно говорю ему об этом. С самого детства странный, не ведает, что творит. Мы и к психологам ходили, и к целителям… В третьем классе яблоки из школьного сада продавал, хотел почувствовать себя предпринимателем, проверить, насколько тяжел мой труд. В шестом — стянул из дома серебряные ложки и подарил бомжу на улице — якобы, тот сильнее нуждался. Схлестнулся с этими волосатыми из заброшенных домов, увлекся фотографией, стал писать пугающие стихи… Напивался, пытался повеситься, много раз сбегал из дома. Я делаю для него все, а он не принимает! Бессонные ночи, слезы, ужас от мыслей о его будущем — сколько я с ним намучилась!.. Хотя, ты не поймешь, у тебя нет детей.
Прикусываю губу и опускаю глаза.
Молча рассматриваю новенький маникюр, сделанный по случаю отпуска, вспоминаю наши планы смотаться на природу в компании Кира и его друзей, сменить обои и шторки в гостиной, сделать большую подборку моих старых снимков и разнообразить ими интерьер, но сорвавшиеся с цепи предчувствия подсказывают, что ничто из намеченного уже никогда не сбудется.
— Я вызывала полицию, просила помощи у общественников, у казаков. Этих придурков разогнали, развалины домов потихоньку сносят, Тима перестал туда мотаться. После переезда и вовсе вздохнула с облегчением — он начал общаться с ровесниками, нашел девочку… Я же была уверена, что он ошивается именно у нее! Он никогда мне не врал, но с тобой — начал. — Эльвира разражается потоками слез. — Приезжаю, а в почтовом ящике постановление о штрафе. Ищу ребят, те говорят, что он избил товарища из-за неосторожного слова в твой адрес. Превратился в изгоя, кидается на людей. Спросила, что за девушка запудрила ему мозги? А мальчишки ответили, что на его девушку ты как-то не тянешь… Вчера приперла его к стенке, но он на меня огрызнулся. На мать огрызнулся. Пришлось за ним проследить, соседок твоих поспрашивать. Что ты вообще делаешь? Зачем настраиваешь его против родной матери? Зачем толкаешь на конфликты? Как тебя носит земля?!
— Эльвира. Послушай меня… — вклиниваюсь в ее словесный поток. — Мне и в голову бы не пришло настраивать Тимура против родной матери и приятелей! Попробуй спокойно поговорить с ним, он объяснит! Может, стоит чуть больше ему доверять?
— Сколько тебе лет? — устало вздыхает она.
— Тридцать два.
— А мне — тридцать шесть! Тридцать шесть, твою мать! — она резко подается вперед и, чуть прищурившись, цедит сквозь зубы: — И он — мой сын. Что взять с этого дурака? Как представлю, что взрослая баба могла такое допустить, и мерзко становится. Мерзко от одного взгляда на тебя!
— Я не могу без него! Как же мне быть?.. — выкрикиваю в ответ, и вдруг осознаю, как глупо, по-идиотски, прозвучала эта фраза.
Мне тоже становится мерзко — до тошноты, к горлу подкатывает ком, и одуряющая слабость выступает на лбу каплями пота. Всего несколько
