Неизменный (ЛП) - Хиггинсон Рэйчел

— На Среднем Западе? В каком-то конкретном месте? Или ты просто возьмешь первый попавшийся открытый фургон и посмотришь, где окажешься?

— Не будь придурком, — но на самом деле я старалась не расхохотаться.

— Нет, это круто, Каро. Я понял. Зачем оставаться здесь и разбогатеть сверх своих самых смелых мечтаний, когда ты могла бы поехать туда и жить среди кукурузы и коров.

Я улыбнулась вопреки своему здравому смыслу.

— Вот именно.

— Я даже не уверен, что у них есть кабельное телевидение.

— У них есть кабельное, — уверенно сказала я. Хотя и не была уверена в этом на сто процентов.

— Но точно нет быстрых тачек.

— Они там тоже есть.

— Никаких музеев.

— Где, по-твоему, находится Средний Запад? На Луне?

Его улыбка была злой, его сине-голубые глаза были полны самых дьявольских вещей.

— Я просто хочу, чтобы ты обдумала это до конца. Я хочу, чтобы ты взвесила все свои варианты. Составила список «за» и «против».

— Я обязательно это сделаю.

Он подошёл ко мне ближе ещё на шаг, его грудь почти касалась моей.

— Ты слишком красивая для Среднего Запада, Кэролайн. Слишком дерзкая. Слишком независимая. Они бы не знали, что делать с такой девчонкой, как ты.

Я изо всех сил старалась собраться со здравыми мыслями.

— Думаешь, я красивая?

Его голова опустилась так, что его губы касались моего уха.

— Я всегда думал, что ты красивая, но сегодня вечером из-за тебя мне трудно дышать.

Теперь я тоже не могла дышать. Он поднял голову, показывая мне правду в своих глазах, убежденность в выражении его лица.

— Обещай мне, что ты не исчезнешь, что не уйдешь в закат, пока не попрощаешься. Это убило бы меня. Ты ведь это знаешь, верно?

— Сойер…

Его челюсть щелкнула, мышцы напряглись, предупреждая, что он говорит серьезно.

— Обещай мне. Не уходи просто так. По крайней мере, попрощайся.

— Обещаю, — быстро сказала я. — Конечно. Конечно, я попрощаюсь.

Он кивнул один раз, медленно проводя языком по нижней губе. Его рука поднялась, опустившись на мой подбородок. Кончики его пальцев зарылись в мои волосы, а ладонь обхватила лицо, крепко удерживая. Он опустил голову, и я поняла, что настал тот самый момент. Он собирался поцеловать меня. Он наконец-то собирался поцеловать меня!

— Мы собираемся это сделать или как?

Но нет.

Это был момент, когда я, наконец, собиралась убить Аттикуса.

— Да, — отозвался Сойер. — Да, мы собираемся это сделать.

Час спустя Гас высадил нас в двух кварталах от места, где проходила вечеринка, и мы ползли к четырехэтажному дому в викторианском стиле в Джорджтауне. Аттикус тихо присвистнул.

— Отличная недвижимость, — пробормотал он.

Сойер пригнулся, так что его голова оказалась ниже живой изгороди на заднем дворе.

— Завидуешь?

Аттикус бросил на него быстрый взгляд.

— Нет. Это всего лишь вопрос времени, Уэсли. Только я получу это чертовски раньше, чем чертов Толстый Джек. И я уж точно не буду таким алчным, чтобы выбрасывать это на ветер.

Детство сделало мою привязанность сильнее, чем я предполагала, потому что я добавила:

— Мы ещё ничего не знаем. Мы просто должны осмотреться. Там может ничего и не быть.

Сойер и Аттикус молчали. Однако их молчание сказало достаточно. Никто, кроме меня, не думал, что Толстый Джек невиновен. Пахан хотел, чтобы мы осмотрели его дом, пока он был на вечеринке. Им нужны были доказательства, прежде чем они начнут действовать. Они хотели, чтобы мы нашли причину его подозрительного поведения.

Меня подташнивало.

— Начнем с подвала, — прошептал Аттикус, щёлкая замком на задней калитке. Где-то по соседству Гас использовал свою компьютерную магию, чтобы отключить камеры видеонаблюдения, установленные вокруг дома.

— Мы начнем сверху и встретимся с вами посередине, — подтвердил Сойер.

И так мы и сделали.

Парни позволили мне открыть замок на задней двери, так как у меня было самые аккуратные руки, и мы расстались. Фрэнки с Аттикусом. Я осталась с Сойером.

Мы поднялись наверх, прошли три лестничных пролета до главной спальни на верхнем этаже. Мой нос сморщился от чувства стиля Толстого Джека. Ладно, не то чтобы, чтобы нашей с отцом двухкомнатной квартирой можно было похвастаться. Но я никогда не понимала, почему мужчины с деньгами всегда покупают черные шелковые простыни.

— Можно было и догадаться, — сказала я Сойеру. Он поднял брови, понятия не имея, о чем я говорю. — Зеркало над кроватью. Потому что, почему бы мужчине, похожему на Толстого Джека, не захотеть разглядывать себя.

Сойер мрачно усмехнулся.

— Не знаю, Шестёрка, может быть, это для образовательных целей. Может быть, он пытается улучшить свои навыки.

Я сморщила нос, изо всех сил стараясь не подавиться. Толстый Джек весил триста фунтов, имел покрасневший от водки нос и глубоко посаженные тусклые глаза, и кипел от гнева. У него не было ни души, ни сочувствия, ни причин заботиться о ком-либо, кроме себя. Если бы он мог найти девушек, готовых вернуться сюда с ним, их потребности были бы последним, о чем он беспокоился в этой постели.

— В любом случае я никогда не понимала зачем нужны шёлковые простыни, — прошептала я, когда мы передвигались по комнате, ища улики, доказательства и что-нибудь ужасное. — Разве они не скользкие? Я представляю себе Толстого Джека, похожего на жирную свинью в этой постели. — Я быстро покачала головой, пытаясь избавиться от мысленного образа. — Вычеркни это. Я вообще не представляю себе Толстого Джека. Гадость.

Я почувствовала на себе пристальный взгляд Сойера с другого конца комнаты.

— Ты никогда, ну, знаешь, раньше не возилась на шелковых простынях?

Повернувшись к нему спиной, я взялась за край рамки для фотографии, мои скрытые пальцы свернулись под рукавами моего кардигана. Я захватила его с собой на случай, если сегодня вечером мне станет холодно, но он понадобился для сокрытия отпечатков пальцев, во время задания.

Мои щеки покраснели, и мне захотелось спрыгнуть с балкона в комнате Толстого Джека. Сойер спрашивал серьёзно? Возилась ли я когда-нибудь на шелковых простынях? Настоящий вопрос заключался в том, спала ли я с кем-нибудь? Нет. Ответ был определенно отрицательным. И во всем этом был виноват он.

Не то чтобы я чувствовала, что потеряла огромный кусок моей жизни, из-за того, что никто никогда не приводил меня в их грязное логово беззакония и не валял меня по своей скользкой кровати, пока они наблюдали за своей техникой в зеркале над головой. Но всё же. Таков был принцип в этом мире.

Однако вместо того, чтобы сказать ему что-либо из этого, я солгала. Потому что именно этим я и занималась. Я была лгуньей, которая врала, чтобы выжить, чтобы расплатиться с синдикатом за какой-то дурацкий долг.

— Именно об этом я и говорю, — сказала я ему. — Я думаю, что их ценность явно преувеличенна. Не говоря уже о том, что это безвкусица.

Голос Сойера был лишен прежнего озорства, когда он сказал:

— Я и не представлял, что у тебя так много мнений о шелковых простынях.

Я взглянула на него через плечо, когда двинулась, чтобы просмотреть какие-то бумаги на столе в углу.

— Не то чтобы я придиралась ко всему этому, я просто подвожу черту под самодовольными придурками. Вот и всё.

О боже мой. О чем я вообще говорила? Я винила во всем Сойера. Он не должен был говорить так, будто у него было много опыта на шелковых простынях. Это раздражало. И было отвратительно. И превращало нормальную девушку внутри меня в зеленоглазого ревнующего монстра.

— Это довольно высокие требования, Шестёрка.

Я развернулась, пристально глядя на него через всю комнату. Он двигался параллельно мне, возле комода в углу. Комната была переполнена нашими невысказанными словами, расстроенными чувствами и постоянным притяжением между нами. Или, может быть, оно было только моим.

— Да кому нужны высокие требования? — спросила я, зная, что это разозлит его.