Единственный... - Екатерина Юдина

— Мы не смотрели. Там только конец… В сообщении было, что нужно его посмотреть и те слова Агеластоса… — мама говорила прерывисто. Кажется, уже плакала. — Как ты могла его простить? Дочь… Доченька… Он же… — мама сделала несколько глубоких вдохов. — Он может сделать несколько подарков. Может извиниться. Но он не изменится. И твой папа долго работал на Агеластосов. Знает, как Кириан относится к девушкам. Каждая из них считала себя особенной для него. Пожалуйста, никогда не пытайся оправдывать его. У меня самой от этого сердце болит. Не знаю, что будет с папой.

— Давайте я приеду и мы поговорим, — прошептала, хотя не знала о чем мы будем разговаривать. Все было почти так, как сказала мама. И как же сильно сейчас было больно от ее слез.

— Нет, если ты приедешь, разговаривать об Агеластосе мы уже не будем. У тебя выбор — или приехать и забыть об Агеластосе, или остаться в Афинах, но уже забыть о нас. На этом все.

Казалось, что мама вот-вот отключит звонок, поэтому я на нервах, отчаянии и боли, сказала:

— Я приеду. Я вернусь в Касторию. Только… мне нужно три дня.

— Зачем они тебе?

— Нужно закончить все дела. Я так просто не могу покинуть университет.

Создавалось ощущение, что мама хотела что-то сказать, но промолчала. Лишь произнесла «Мы ждем твоего возвращения».

У меня дрожали руки. В груди бушевал сокрушающий водоворот и я понимала, что мне придется уехать отсюда. Разорвать любую связь с Кирианом. Может, это даже к лучшему. Или нет. Я ничего не понимала и сейчас могла думать лишь о том, что так сильно желала найти того, кто отправлял моим родителям те сообщения и сделать так, чтобы пальцы этого человека больше никогда не смогли коснуться дисплея телефона.

Дрожащей ладонью, я набрала Ксенона. Ни на что не надеялась, но, как только брат ответил, я попросила его дать мне совет.

— Один парень сейчас в очень тяжелом состоянии. Можешь, пожалуйста, сказать, есть ли у него хоть какой-то шанс выжить?

Я попыталась описать состояние Гатиса и сказала в какой больнице его сейчас оперировали.

— Того, что ты сказала, слишком мало, чтобы понять какие у него шансы на жизнь. У меня в той больнице есть знакомые. Скажи, как зовут того парня и я попытаюсь узнать, что с ним и сколько шансов на жизнь.

— Иерон Гатис.

Повисла тишина. Тяжелая и давящая. Та, которая пробиралась в изувеченное после разговора с мамой, сознание и вновь его мучила.

— Это тот парень, который вместе с Агеластосом спорил на то, кто первый тебя возьмет, — Ксенон не спрашивал. Утверждал. И голос у него сейчас был жестким.

Я не стала спрашивать откуда Ксенон спрашивал об этом. Лишь затаила дыхание и закрыла глазаю Горько опустила голову.

— Чара, не лезь в их дела. Не приближайся к ним.

— Мой приезд в Афины был ошибкой. Мне не следовало это делать. Мы поговорили с мамой и решили, что через три дня я вернусь в Касторию. После этого я забуду и про Агеластоса и про Гатиса. Но, пожалуйста, я просто хочу знать, есть ли шанс у Иерона выжить.

Мне хотелось надеяться на лучшее. На то, что Гатис все же выживет и мне не придется бросать Кириана сразу после похорон брата.

— Почему вы так резко решили, что ты вернешься в родной город?

— Долго объяснять. Я позже расскажу. Ксенон, пожалуйста, узнай, что с Гатисом. Я тебя очень прошу.

Ксенон шумно выдохнул, но сказал, что попытается узнать все, что сможет и уже через пять минут перезвонил мне.

— Там все очень плохо. Он умрет. Его, конечно, оперируют, но без шансов.

— И ничего нельзя сделать? — у меня внутри все замерло.

— Ничего. С такими ранами, его можно было считать мертвым, еще когда его привезли в больницу. И в Греции нет более лучших хирургов, чем те, которые сейчас занимаются им. Хотя…

— Что? — я тут же встрепенулась. Что-то внутри ожило.

— Лично для меня лучший хирург Греции это Урания Димитракопулос.

— А она смогла бы помочь?

— Конечно, нет. На данный момент ей уже больше семидесяти и у нее дрожат руки. Урания уже давно не может оперировать. К тому же этим Гатисом занимаются знаменитые хирурги, которые закончили не менее известные университеты, а Урания всю жизнь проработала в маленькой больнице. Думаешь, что такую, как она допустили бы к наследнику семьи Гатис?

— Почему ты считаешь ее лучшей?

— Потому, что это так и есть. Я видел записи с ее операций и лично с ней разговаривал. Нас познакомил один из моих профессоров. У нее колоссальный опыт и умения. В каких только условиях она не оперировала и какие только пациенты ей не попадались. Это трудно объяснить, но когда я смотрел, как она оперирует, не мог ни дышать, не шевелиться.

— Тогда, почему она всю жизнь проработала в маленькой больнице?

— Потому, что считает, что люди везде одинаковые и все заслуживают жить. Сейчас она максимум консультирует хирургов в той больнице, в которой работала.

Я правда не знала, что делать, но, еще немного поговорив с Ксеноном, побежала искать визитку господина Агеластоса. Быстро набрала его номер и уже вскоре услышала ответ:

— Да, госпожа Макри.

Я понятия не имела, откуда он знал, что этот номер мой, но, запинаясь, нервно рассказала про некую Уранию Димитракопулос. Сказала, что она уже в возрасте, но объяснила, что она невероятный хирург и сейчас дает консультации. Только рассказывая все это господину Агеластосу, поняла, насколько мои слова были глупыми. Ксенон был прав — навряд ли они допустят Уранию к Гатису, но я должна была попытаться. Хоть что-то сделать.

Если все оставить, как есть, Гатис умрет. Он и так уже был трупом.

Господин Агеластос сказал, что проверит информацию. Я понимала, что он не тот человек, который будет полагаться лишь на