Светлана Алюшина - Счастье среднего возраста
Стресс, обстоятельства, баба, доведшая его до полного одурения?!
Да, господи, все это было миллионы раз, и никогда — никогда! — он не терял контроля и не терялся так в женщине — весь, до донышка!
И что такое с ним приключилось сейчас?
Секс такой, что ли, супер-пупер? Да фигня!
В его жизни было столько секса, разнообразного в вариациях и импровизациях! Один раз его партнерша так распалила, что он на время впал в прострацию — и такое было, правда, по молодости! Чего только не было!
Любовь? Да не приведи Господь!
Спаси и сохрани!
Было в его жизни две любви. Большие, настоящие, как ему тогда казалось, с планами о семье и куче сопливых детишек! Прошли как-то! С потерями, не без этого, душевными и пространственными дырками в мужском самолюбии, но прошли, пережил!
Но при всей той любови-моркови, с щенячьей радостью обладания любимой женщиной, чтобы вот так, как сейчас!
«Может, возраст, — уговаривал он себя, — может, так закрутило, потому что хотел ее с самого начала и испугался за нее?»
Что с ним такое приключилось? Ему этого не надо!
Не надо, и до всех своих глубин мужского сознания, до всех потрохов хочется, мечтается именно так, как сейчас случилось с этой женщиной!
Он осознал, что уже долго лежит на кровати распластавшись, молча, варится в своей злости, недоумении, рассуждениях, страхе. Ему, как хроническому холостяку, ценителю и знатоку женщин, лучше всех известно, что они нуждаются в нежности и участии после секса и ждут этого.
Вот что она там думает, лежа рядом и принимая его молчание вместо привычных, обязательных в этом случае слов, поцелуев, и «ты самая, самая…».
Лежит, закрыв глаза, молчит, раскинув руки, — и что?!
Ничего от него не ждет? Или, не дождавшись, свою думу думает, не менее тяжкую?
Тело Ивана, само по себе, вдруг вспомнило, что пережило несколько минут назад, и такое на него нахлынуло! Он захотел ее до одури, наверное, больше, чем до этого момента, — хотя одному богу известно, куда еще больше!
Он перевернулся и лег на Сашку, с ходу нашел ее губы и поцеловал, сильно, грубо — наказывая за свои страхи и недоумение.
Оторвался, как вынырнул, и сказал хрипло:
— Еще!
— Еще! — рассмеялась женщина под ним, не уступая ему в страсти, принимая его всего, со всеми его страхами, безответными вопросами — всего, и он это чувствовал!
И повторилось неистовство запредельное, ярко, сильно, пугающе. И она орала, презрев все условности, а он вторил ей, хрипя всем нутром, первобытно обозначая свое обладание!
На самом пике Санька, доведя до предела его мужское самодовольство, отключилась.
Пережив пьянящее ощущение суперлюбовника, он испугался не на шутку. Господи, она натерпелась сегодня, такое пережила! Что он натворил?!
— Санечка! — тормошил он ее.
— А? — пришла она сразу в себя, всмотрелась ему в лицо и улыбнулась: — Ива-ан!
И так она это сказала, что его захлестнула неизвестная во всей его мужской жизни теплая нежность, желание оберегать и… благодарность.
— Сашка… — прошептал он.
Не зная, как сказать, передать словами, что чувствует, он выразил это поцелуями, короткими, то нежными, то жалящими.
И испугался! Клюнул последним поцелуйчиком, откатился на другую часть просторной кровати, прикрыл глаза локтем — отстраняясь от нее, насколько мог.
Сашка перевернулась на бок, подвинулась к нему.
— Не бойся, Гуров, — сказала она, посмеиваясь, и поцеловала его в грудь, — не бойся!
Откинулась, не задев его, и закрыла глаза.
И что происходит? Каким образом она считала его мысли и страхи? Он повернул голову и посмотрел на нее.
Сашка спала.
Спокойно, тихо, с довольной улыбкой на губах.
«Силы у девочки кончились!» — понял Иван.
Он был ей благодарен за этот ее замученный сон, встал, накрыл ее махровой простыней, сброшенной в пылу бушующих страстей с кровати, не удержавшись, поцеловал легонько распухшие от побоев и поцелуев губы. И быстро выскочил из спальни, оправданным преступником из зала суда, и потащился в кухню, чувствуя боль во всем теле, — подумать, прийти в себя, созвониться, дернуть коньяку с переживаний непростых и покурить.
И еще раз подумать.
Он со смаком хлопнул коньячку и с удовольствием закурил. Э-эх! Какой же это непередаваемый кайф — голый, в отсветах ночного кухонного светильника, после опупенного и еще до конца не расчуханного секса, чувствуя звон приятной усталости во всех мышцах, хлопнуть коньячку и затянуться сигареткой!
Он позволил себе несколько минут поплавать в этих ощущениях, чисто мужских радостях, победной усталости, — немного, пока выкуривал сигарету.
Пожалуй, хватит расслабухи.
«Что мы имеем на данный момент?» — настраивал он себя на работу.
Не тут-то было — работа, щас!
На данный, конкретный момент ты имел женщину. Дважды. Так, как не имел никогда ни одну женщину в жизни или забыл, что так бывает! И которая спит в твоей постели, уставшая, раскинув руки, перед этим потеряв сознание от оргазма! И эту женщину тебе категорически запрещено иметь, именно эту из всех женщин мира, потому как она проходит по твоему делу, пусть не подозреваемой, но подозрительно возможной участницей какой угодно криминальной заварухи! И ты сидишь тут голый и прикидываешь, как бы это повторить, и желательно без последующих отягощающих тебя страхов.
«Стоп, стоп. Стоп! — остудил себя Иван. — Все это так, но…»
Об этом он подумает позже — охолонув, собравшись, спокойно и желательно не в непосредственной близости и легкой досягаемости от данной барышни.
А сейчас все-таки дело!
Первым делом он позвонил ребятам, узнал последние известия и новые данные. Потом Буру — доложил обстановку, пояснил свой дальнейший план действий. С планом начальство согласилось, не забыв остудить требованием не зарываться, и заботливо поинтересовалось:
— Ты как, Иван? Сильно наполучал?
— Нормально. Ничего не сломано, особых повреждений нет — дилетанты.
— Ну-ну! А Романова как? Ей перепало?
— Немного, но для нее достаточно.
— Испугалась?
— Нет, она молодец! — довольно и даже гордясь, ответил Иван.
— А ты, дружок, часом не нагрешил там, успокаивая девочку?
Иван промолчал. Что говорить? Бура хрен обманешь!
— Та-ак! — строго протянуло суровое начальство. — Совсем опупел? Не терпелось тебе! А если она с ними повязана? Ты вообще понимаешь, что она может быть по уши в каких-то делах? Ты понимаешь, что это должностное преступление?
— Да понимаю я! — скривился Иван.
— Понимает он! — бушевало недовольством начальство. — Тогда какого черта?! Тебе что, других баб мало?!
