Светлана Алюшина - Счастье среднего возраста
— Ты этого не сделаешь, — невозмутимо заявила мать, — я же не могу жить без денег!
— Я тоже!
Когда Сашка в особенно трудный момент предложила ей оформить пенсию, ну, хоть какую-то, оказалось, что максимум, на что мама может рассчитывать, — это самая низкая пенсия домохозяйки. Мама возмутилась: это же унижение, даже за папу она получает больше! И само собой, ничего не оформила.
Всю ночь после «денежного бунта» Саша читала дневники отца. К утру она узнала, почему мама не любила ее всю жизнь, с рождения.
Все просто. В Бразилии, например, это сплошь и рядом, и в Мексике тоже, судя по их сериалам, надежно утвердившимся на российских телевизионных экранах.
Все просто. И до слез трагично!
У папы случился роман, когда он уже был женат. Не роман — любовь! Сильная, настоящая, единственная. Он хотел развестись, но мама категорически отказала, и не просто отказала, подключила тяжелую артиллерию, все возможные рычаги давления — непростых родителей, партком и обещание суицида.
Папа повоевал и сдался, расставшись с любимой женщиной.
Через несколько месяцев папе позвонили из роддома и сообщили, что его любимая умерла, родив девочку и записав ее на его имя. Сашку.
Вот тогда папа взбунтовался, он забрал Сашку, привез домой и выставил маме ультиматум: либо она принимает и растит девочку, как родную дочь, либо он разводится с ней и растит дочь сам.
Без нее или с ней, но с дочерью он никогда не расстанется.
И мама поняла, что никакие угрозы на сей раз не сработают, и сдалась, приняв его условия. Отказываться от богатой, беззаботной жизни она не хотела, детей сама рожать не собиралась, еще чего!
Утром после бессонной ночи открытий Сашка, как обычно, приготовила завтрак себе и «не маме». Она делала бутерброды, варила кофе и специальную диетическую кашу для мамы, расставляла приборы и все удивлялась — почему она ничего не чувствует?
Ни радости, ни печали, ни ненависти, ни горькой обиды — почему?
Не обвиняет, не плачет или смеется, не орет от несправедливости — почему?
А когда перелила кофе в кофейник и понесла его от кухонной столешницы к столу, замерла возле окна, глядя во двор, и поняла — она счастлива!
Счастлива! И свободна!
От всего! От ненависти, от чужой холодной нелюбви, от необходимости любить в ответ — а как же иначе!
Свободна от чужого человека!
Это потом, в последующие дни, недели, она обдумывала всю свою жизнь, анализировала, вспоминала, стараясь все осознать, понять. Потом.
А тогда утром у окна она первый раз в жизни почувствовала себя свободным и нормальным человеком! И оказалось, что для этого не надо быть идеальной, безупречной, самой хорошей! Достаточно просто быть!
Первый раз в жизни!
— Вы живете вместе? — негромко спросил Иван, понимая, что она еще там, в воспоминаниях.
— Нет, — вернулась в настоящее Сашка. — Я сняла себе квартиру и ушла, а когда заработала деньги, купила однокомнатную квартиру, переселила маму туда. А сама вернулась на Никитскую.
— И она согласилась переехать?
— Нет, не соглашалась, но у меня есть железный аргумент в любых спорах с ней: деньги и обещание урезать ее содержание.
— Саш, ты мстишь ей, что ли? Не можешь простить?
— А что прощать? И мстить за что? За то, что она не смогла стать мне матерью? Она не могла! Я понимаю. Я все про нее понимаю, она такая, какая есть!
— Понимаешь и все-таки выселила ее, — не согласился Иван.
— Ну, можешь это так называть. Она совершенно не приспособлена к жизни, в том смысле, что понятия не имеет о бытовых проблемах, привыкла жить в центре. Я купила квартиру в центре, недалеко от себя, наняла ей домработницу, оплачиваю ее капризы. Но у нее своя жизнь, у меня своя. Чужие люди. Всегда так было, только я не понимала. Я буду всегда о ней заботиться, а как же, но жить, находиться рядом, делить быт с чужим человеком не буду и не хочу!
— Вы встречаетесь?
— Конечно, но редко. Раньше она жаловалась, негодовала, требовала все время что-то. Я как-то спросила у нее, что она от меня хочет, в глобальном смысле, не по мелочи, а вообще. И знаешь, что она мне ответила?
Он даже спрашивать не хотел и слышать не хотел, зная, что могла ответить эта женщина.
— Она сказала мне, что больше всего хотела бы, чтоб меня не было вообще. Я спросила: «Что бы ты сейчас делала, если бы меня не было?» А она расплакалась. После этого она перестала меня доставать, что-либо требовать, иногда по старой привычке капризничает. Так что мы, можно сказать, дружим.
Он не поверил: в балтийской волне промелькнула темная тень боли.
Нет, милая, не все так безмятежно на прибалтийских просторах.
По специфике своей работы он умел представлять себе мотивацию других людей, причины, толкающие их на те или иные действия. Если хочешь понять человека, постарайся думать, как он, влезть в его мозги, шкуру, образ жизни, мышление.
Но прочувствовать, что испытала, с какими недетскими страхами жила эта девочка, ему было сложно. Почти невозможно, потому что в какой-то момент она перестала быть просто его работой, одной из фигуранток дела, и понять, осмыслить до конца, что такое жить в семье и быть брошенным, никому не нужным, нелюбимым, он не мог. Нет, мог, конечно, но если бы это была не Александра Романова.
У него была нормальная, хорошая семья с мамой и папой, любящими своего единственного сына до самозабвения. Они беспокоятся, переживают и волнуются о своем отпрыске всегда.
Это нормально. Это единственно нормальное бытие!
И мама беспокойным голосом спрашивает своего тридцатидевятилетнего сыночка, хорошо ли он питается, не простужается ли, не перетруждается ли. И кормит на убой, когда он приезжает их навестить, его любимыми блюдами, специально готовит, может ночь не спать, только бы побаловать мальчика, вздыхает тяжко, сидя рядом, наблюдая, как он ест, поглаживая теплой рукой по голове и спине.
Он не верил до конца Александре Романовой, подозревал, что она знает или по крайней мере догадывается, кто за ней охотится и по, какой причине, злился от понимания, что она может быть в чем-то замешана, и все же…
Невзирая на все свои подозрения, он чувствовал, что каким-то непостижимым образом она влезла в его сознание, кровь, мысли и он уже не может относиться к ней как постороннему человеку, проходящему по очередному делу, которым он занимается.
Он встал, подошел к ней, поднял со стула и крепко обнял.
— Бедная девочка!
Сашка дернулась из кольца его рук, запротестовала:
— Стоп, стоп, Гуров! — Но протест тонул где-то в районе его груди. — Я не в жилетку твою плакалась, я просто рассказала о своей жизни!
