Евгения Кайдалова - Пятница, Кольцевая

— Всего два дня осталось до Москвы, — с грустью сказала Саша, нарушая наше почти священное молчание.

— Еще не поздно купить тот золотой блузон, — лукаво откликнулась я.

Саша передернула плечами. Было видно, что ей неприятна эта тема.

— Не вижу особого смысла, — произнесла она.

— А я вижу! — подстрекаемая каким-то вредным бесом, продолжала я. — И в том, чтобы одеться, вижу смысл, и в том, чтобы с каким-нибудь симпатичным Крисом что-нибудь закрутить, тоже вижу.

— Крис… — со странной полупрезрительной улыбкой проговорила Саша. — Слишком уж он много улыбается.

— А почему бы ему не улыбаться?! — воскликнула я. — Он на каникулах, в Испании, вокруг девушки — что он, плакать должен? Не все же ведут себя, как монахи, — не удержавшись, добавила я.

Это явно задело Сашу — она вскинула голову, во взгляде мелькнула боль. Я тут же пожалела о том, что мне захотелось выразить свое превосходство над ней: ведь какой бы она ни была, ничего плохого она мне не сделала.

— Насмотрелась я на этих улыбчивых американцев, — странным голосом проговорила она.

— Где? — не поняла я.

— В церкви в одной… Ну, так называемой церкви… То есть они ее так называли, а что это было на самом деле…

— И что же? — Я была заинтригована этим сбивчивым предисловием.

— Ну, ты ведь знаешь, наверное. Сейчас очень много всяких религиозных… организаций. — Замявшись вначале, она подобрала верное слово. — Белое братство, адвентисты Седьмого дня, свидетели Иеговы…

Я кивнула. Меня порой действительно приглашали прямо на улице «пойти поговорить о Библии» или еще того хлеще «узнать о настоящем Боге». В метро я тоже иной раз замечала одетых в идеальные черные брюки и белые рубашки молодых людей со смешными бейджами, типа «старейшина Смит».

— Так вот, у нас в университете как-то повесили объявление, что будут бесплатные занятия английским с носителями языка. Представляешь, какая это замечательная практика? Я ведь лингвист. Пошла, конечно. Прихожу туда, а там человек пять американцев; все такие же, как этот Крис, — симпатяги, улыбчивые, дружелюбные. Они сразу сказали, что лучшие занятия — это просто поговорить на какую-нибудь всем интересную тему. Каждый собрал себе кружок человек из десяти и сел разговаривать. О чем поговорим? Да о любви, о чем же еще! Мы пофыркали для виду, но было интересно; каждый высказался по-английски, как мог. А когда подошла очередь нашего американца Джейсона, он вдруг достал Библию и прочел один прекрасный отрывок — насчет того, что любовь все терпит, всегда милосердна, не завидует, не гордится, всему верит, все переносит… Это очень известный отрывок из первого послания коринфянам, — добавила Саша.

Я никогда не читала Библию, и слова «послание коринфянам» прозвучали для меня, как китайская грамота. Кто такие коринфяне? Вряд ли израильтяне. Тогда почему Иисус вдруг решил им что-то написать?

— Ну, поговорили мы, — продолжала Саша, с непонятной усмешкой глядя перед собой, — все разошлись, а человек семь-восемь остались. Я — тоже. Знаешь, зацепило меня как-то, не могу уйти — и все. Говорю с ними, говорю… Да еще Джейсон этот, такой симпатичный, внимательный, слушает, кивает… Мне показалось, ему ужасно интересно со мной общаться. — Саша безрадостно усмехнулась. — Я же не знала тогда, что это его работа.

Короче, когда пришла уборщица закрывать помещение, они меня пригласили на свое собрание. А Джейсон улыбнулся мне перед тем, как мы распрощались. Так я на это собрание не пошла — побежала! Они тогда собирались в конференц-зале на Новом Арбате, там сейчас ресторан.

Я присвистнула:

— Дорогое местечко!

— Не то слово, — откликнулась Саша. — Но я-то об этом не задумывалась! Бегу туда — тогда, в ноябре, — вокруг так противно, слякотно, ледяные колдобины, а внутри… Нет, там никакого такого убранства не было, только люди. Но люди такие, каких я еще не видела. Ты заходишь, а они видят, что новое лицо, — и с порога к тебе кидаются, обнимают. Говорят: «Как здорово, что ты пришла! Вот тебе Библия, проходи, садись, вот здесь — между мной и Аней, — сейчас начнется проповедь». И улыбаются все время. А на вид — обычные наши ребята, студенты.

Признаться, от одного рассказа об этой встрече на меня повеяло неестественностью, в чем я честно призналась Саше.

— Да, — согласилась она, — когда рассказываешь, самой не ясно: ну как я могла на это купиться? А вот когда там находишься… Знаешь, это как волна. Она сильнее, она захлестывает.

— А из волны не хочется вынырнуть? — спросила я.

— Там — нет. Там хочется утонуть. Утонуть в любви. Они ведь все время говорят о любви. И когда началась проповедь, я решила, что ее писали специально для меня: там говорилось, что человек по большому счету одинок в жизни. Друзьям ты нужен, пока разделяешь их компанию, родители и дети расходятся неизбежно — это закон природы. В спутники жизни тебя выбирают за определенные качества, и если эти качества меняются, могут оставить. Но существует кто-то, кто не покинет тебя никогда, каким бы ты ни был, кто неизменно будет любить, и тебе достаточно лишь поверить в эту любовь, чтобы обрести ее.

— Это Бог? — тихо спросила я.

— Они говорили, что да.

Я не стала расспрашивать, что было потом, как бы сильно мне ни хотелось это узнать. Спустя какое-то время Саша собралась с силами и сама продолжила рассказ:

— Так у меня за один вечер появился совсем другой мир. Знаешь, он очень выигрывал по сравнению с нашим, обычным. Как цветная фотография по сравнению с черно-белой.

Я усомнилась:

— Черно-белые снимки выразительней.

Саша улыбнулась:

— Потому-то в церкви (они себя называли церковью) все и было цветным: чтобы глазу было приятно и никто не вдавался в подробности. Перед службой мы молились: все брались за руки, закрывали глаза и опускали голову. Казалось, что мы молчим, но каждый в эти минуты обращался к Богу. Так верилось, что мы — единое целое! Затем пели. Чаще всего — довольно старые религиозные гимны, очень возвышенные. Иногда — современные веселые песенки типа: «Иисус, он здесь и живет сейчас».

— Тебя не коробило? — спросила я.

Саша покачала головой:

— Я ведь любила их, этих людей. Мне казалось, все, что с ними связано, — хорошо. Потом, были ведь и другие песни…

Не глядя на меня, она тихо пропела:

Вот полночь над горой маслин,Звезда померкла в небесах,Вот полночь, и в саду одинСпаситель молится в слезах.Вот полночь, он уединен,Он борется со тьмой врагов,И не тревожит тяжкий стонЛюбимых им учеников.

Я с удивлением отметила, какой у Саши красивый голос: низкий, звучный, выразительный. — Мы очень много пели хором, — сказала она, — это придавало еще больше сплоченности. Когда молились, мы были одним телом, когда пели — одним голосом, когда слушали проповедь — одним сердцем.