Кэти Хикман - Гарем
— Но она была совсем рядом.
Селия поднимает ладонь, собираясь показать пальцами, насколько близко к ней стояла Эсперанца Мальхи, и замечает, как сильно дрожит ее рука.
— Знаю я. Но какое смешное у тебя лицо!
Приступ смеха, похожий на истерический, овладевает Аннеттой. Она катается по дивану, золотистая шапочка, пришпиленная на самом затылке, падает с ее головы.
— Перестань! Прошу тебя, перестань. — Селия трясет ее за плечо. — Ты меня пугаешь.
— Н-не м-м-могу.
— Можешь. — Новая мысль встревожила Селию. — Кроме того, тебе нельзя находиться тут, у меня. Возвращайся к себе. Разве валиде не станет разыскивать тебя?
— Нет. Она всех нас услала на несколько часов. Так обычно бывает, когда она ждет прихода Эсперанцы.
Но упоминание имени валиде тем не менее произвело мгновенный и почти пугающий эффект. Аннетта села, потерла глаза и внезапно обрела прежнюю деловитость.
— О мадонна, как я голодна! Клянусь, я съела бы сейчас лошадь!
— Голодна?
Селия смотрела на нее в удивлении. Сама она ощущала при мысли о еде лишь слабую тошноту.
Какое-то время Аннетта спокойно сидела, приводя в порядок прическу, потом приладила к волосам шапочку. Будто ничего не случилось, будто напряжение, которое они только что испытали, исчезло, испарилось.
— В монастыре, — начала она, обретая обычную приподнятость духа, — всегда говорили, что я слишком много смеюсь и слишком много ем. — Внезапно она резко смолкла. — Что это?
— Что?
— Вон там, посмотри, у порога.
Селия подошла ближе к двери.
— Как странно.
— Что странно?
— Это похоже… похоже на песок, — неуверенно произнесла Селия. — Синий и белый песок. И посмотри! Он насыпан таким образом, что получился рисунок. — Она вгляделась внимательнее. — Похоже на глаз.
— Глаз? — Аннетта подскочила с дивана и бросилась к Селии, словно собираясь оттащить ее от порога двери. — Не прикасайся к нему!
— Будь спокойна, к этому я ни за что не прикоснусь.
Но как раз в ту минуту, когда подруга схватила ее, Селия потеряла равновесие, пошатнулась и чуть не упала, толкнув при этом плечом Аннетту. От этого толчка нога девушки ступила в кучку рассыпанного песка. Обе в страхе застыли.
— Что я наделала? — Пораженная Аннетта уставилась на свою ногу.
— Ничего ты не наделала. Зайди обратно в комнату.
Сохраняя спокойствие и стараясь говорить как можно увереннее, Селия потянула подругу к себе и закрыла за той дверь. В наступившей тишине обе уставились друг на друга.
— Что ж, теперь нам стало известно кое-что о Эсперанце Мальхи. То, чего мы не знали раньше, — произнесла побледневшая Аннетта. Она во все глаза уставилась на Селию. — Клянусь Господом Богом, эта женщина настоящая колдунья.
Глава 13
Стамбул, полдень 2 сентября 1599 года
— Где его обнаружили?
— У северного павильона, госпожа. Как раз у самой дворцовой стены.
Сафие-султан смотрела на распухшее туловище Хассан-аги, лежавшее перед нею на ложе подушек.
— Что у него в руке?
— Камышинка, госпожа. — Евнух в смущении опустил глаза. — Это необходимо для того…
— Я знаю, для чего используются такие вещи, — нетерпеливо прервала его валиде. — Врач здесь?
— Да, госпожа. Он в покоях мальчиков. Пригласить его?
— Немедленно. И пусть поторопится.
По сигналу, поданному валиде, другой евнух поставил для нее кресло, а еще двое внесли складную ширму, за которой она могла оставаться, пока врач осматривал больного. Сафие-султан опустилась в кресло и огляделась. Донести Хассан-агу до главного лазарета не удалось, поэтому его поместили в большой комнате, ближайшей к главным воротам. Солнце сюда никогда не заглядывало, его лучи скользили лишь по краю высоких стен. Появление валиде в этой части дворца было таким редким явлением, что кучкой евнухов, обитавших здесь, овладели недоумение и оторопь. Стражи гарема, ошеломленные событиями последних нескольких часов, сгрудились в наружном коридоре. Вид их — приоткрытые рты, отвисшие челюсти, руки, рассылающие немые знаки от одного другому, — приводил ее в бешенство.
«Что за дурни! Думают, я не понимаю, что́ они сообщают друг другу на языке жестов, — мелькнула у нее сердитая мысль. — Какие болваны. Да у любой из моих женщин больше соображения, чем у них всех, не считая Хассан-агу, разумеется. О чем он только думал, как попал в такую переделку? Неужели не верил в то, что я смогу обеспечить ему безопасность? Что ж, нравится мне это или нет, теперь все выплыло наружу; к тому же скрывать случившееся и дальше нет возможности, слух об отраве скоро выйдет наружу. Но пока у меня есть некоторое время, есть свобода маневра».
Сафие бросила взгляд на лежащее навзничь тело. Дрожь старого знакомого чувства — волнением или страхом оно было? — пробежала у нее по спине.
«Нашли в садах… Гм, я примерно знаю, кого ты там искал. Не предательством ли ты отплатил мне? Вряд ли. Впервые за столь долгие годы — нет, не может быть!»
В комнату вошел лекарь, которого она велела позвать, им оказался один из белых евнухов дворцовой школы. Как не похож он был на того, вчерашнего, сразу же отметила Сафие и стала внимательно наблюдать за тем, как он, с трудом передвигая ноги, шел к ложу больного, оглядела его землистого цвета лицо и отметила про себя, что такого цвета бывают пауки, притаившиеся на старых деревьях.
Отвесив почтительный поклон в сторону экрана, скопец направился к временному ложу, на котором устроили Хассан-агу. Группа старших черных евнухов подалась назад, освобождая ему проход. В помещении воцарилось глубокое молчание, когда врачеватель приложил ухо к груди больного и стал выслушивать его, одновременно пальцами нащупывая пульс на шее.
— Во имя Аллаха всемилостивейшего, — голос его прерывался от волнения, — он жив.
Общий вздох облегчения, подобный порыву ветра, с шорохом срывающему жухлые осенние листья, пролетел по комнате.
Приободрившись, врачеватель поднес к глазам ладонь больного и принялся ее осматривать. Ногти огромного евнуха были так же страшны, как он сам, — желтые, как старая слоновая кость, загнутые, толстые. Опять комнату затопило глубокое молчание; с неподвижностью, отработанной годами строжайшего подчинения дисциплине, евнухи терпеливо стояли в стороне. Наконец откуда-то из толпы раздался голос:
— Скажите нам, что случилось с Хассан-агой?
Говорил один из самых молодых. Чуть повыше остальных, более широкоплечий, чем они, он обладал голосом высоким и нежным, словно флейта, до странности противоречившим его неженственному облику. Тотчас зазвучали и другие голоса, словно ободренные чужой смелостью:
