Томас Уайсман - Царь Голливуда
На этих просмотрах он несколько раз встречал молодого человека по имени Льюис Шолт, служившего по торгово-финансовой части в компании, производящей картины о путешествиях, предназначенные для показа Америки американцам. Эта компания имела частые деловые контакты с отдаленными общинами страны и была одним из поставщиков Сейермана. Александр не видел Льюиса Шолта на просмотрах вот уже несколько месяцев, потому что — как тот позже объяснил — фирма, в которой он работал, разорилась; но в один прекрасный день он объявился в офисе театра "Бизу". Кажется, он работал теперь в нескольких местах, и пришел к Александру с предложением. Он обратился именно к Александру потому, что имел высокое мнение о его проницательности, и хотел что-нибудь дать ему на пробу. Александр, напротив, почти не вспоминал о Льюисе Шолте, когда он отсутствовал, и вообще думал о нем, как об изворотливом, вспыльчивом и, в общем-то, ненадежном человеке; он не доверял ему и даже испытывал к нему нечто вроде подозрительности. Но он научился сдерживать свои чувства там, где это касалось дела, и, увидев его, выказал некоторый интерес, осведомившись с изрядной долей небрежности о том, где он пропадал. Объяснив причину отсутствия, Льюис Шолт сказал ему:
— Я получил для вас картину Вальтера Стаупитца.
Он знал, что ему не надо объяснять Александру, кто такой Вальтер Стаупитц: для Александра Стаупитц был бог, стоящий в одном ряду с Гриффитсом[15], Строухеймом, Чаплиным[16] и де Миллем[17] как одна из величайших фигур американской киноиндустрии.
— Ну и что вы предлагаете мне делать с картиной Стаупитца? Он же выпускается через Ай-Эм-Пи. Они финансируют его.
— Я знаю. Но у него сложились с ними такие отношения… При определенных обстоятельствах он может забрать свою картину и отдать кому-нибудь другому.
— Любая крупная компания будет счастлива взять картину Стаупитца, — сказал Александр. — С какой стати они отдадут ее нам?
— Ну, тут кое-что есть… — сказал Льюис Шолт конфиденциально. — Там какие-то хитрые штуки в картине, думаю, что небольшое предприятие, вроде того, что принадлежит Сейерману, проглотит эти штуки лучше кого бы то ни было. В конце концов, я заведую у Стаупитца торговой частью, и я предлагаю вам это, если вы захотите, конечно, взять.
— А что за хитрые штуки?
— Ну, как сказать… В принципе это вас интересует?
— Я должен поговорить с мистером Сейерманом, но в принципе — в принципе это меня интересует.
— Думаю, неплохо бы вам сначала посмотреть самому, а потом уж говорить с Сейерманом о сорте покупки. Если сделка состоится, вы тоже можете кое-что получить.
— Это не обязательно. Но все же скажите мне, почему вы хотите продать Сейерману картину Стаупитца? Две его последние ленты сорвали неплохой куш. Вообще, о какой картине идет речь? Вы имеете в виду "Арлезию"?
— Ух, верно! Откуда вы знаете? Название, конечно, вшивое, но его можно заменить. А что конкретно вы знаете об этой картине?
— Знаю, что он делал ее четыре месяца, я прочитал об этом в "Варьете". Они писали, что сюжет засекречен.
— Все верно. Именно об этой картине я и говорил, — сказал Льюис Шолт.
— Нельзя ли о деле поконкретней?
Льюис Шолт подбирал слова осторожно, но понемногу становился искреннее и наконец сказал:
— Буду честен с вами, Александр, с этой картиной есть проблемы. Именно поэтому у меня и появилась возможность предложить вам это выгодное дело. Надо заплатить пятьдесят тысяч долларов, и только двадцать процентов от дохода — создателю.
— Но какие же там проблемы?
— Думаю, вам лучше посмотреть картину самому, боюсь, что не смогу объяснить, в чем дело, я не специалист по художественной части. Это их проблемы. Все эти штуки-трюки. Это великая картина, возможно, даже величайшая, но трюки…
— Хорошо, — сказал Александр, — когда я смогу посмотреть ее?
— Завтра. Во второй половине дня. Годится? Я оставил ее в одном кинотеатре.
— Ладно. А где?
— Увидимся завтра после обеда и пойдем. Но вы смотрите, не назначайте на этот вечер свиданий, картина идет четыре часа двадцать минут.
На следующий день в маленьком просмотровом зальчике при одном из кинотеатров Бродвея Александр увидел "Арлезию". Льюис Шолт следил за его реакцией, но Александр старался не выказывать своих чувств, что было не так просто. Он просмотрел самый замечательный фильм из всего, что он видел. Все ленты, виденные им до того, показались ему примитивными и неуклюжими в сравнении с "Арлезией", на которой лежал отпечаток экстраординарной личности его создателя, Вальтера Стаупитца. Рядом с существующей стандартной продукцией фабричного производства эта картина выглядела неповторимой, как отпечатки пальцев. Но Льюис Шолт оценивал картину невысоко из-за, как он говорил, хитрых штук. На самом деле это была история двух привлекательных сестер, уничтоживших человека, путавшегося с ними обеими по очереди. Но было нечто, придающее едкий саркастический оттенок стереотипной, в общем-то, ситуации, — весьма модному тогда сюжету о двух сестрах, соперничающих из-за некоего господина. В "Арлезии" все обстояло чуть иначе. Обычный сюжет начинал здесь потихоньку разворачиваться во что-то такое, что имело двойное дно; оказывалось, что господин в этой истории только пешка, с помощью которой обнаруживалась неестественность отношений между сестрами. Первая сцена, вызывающая шок, показывала Арлезию в тот момент, когда она подглядывает за сестрой, Лоттой, занимающейся любовью с офицером австрийской кавалерии, чью роль сыграл сам Стаупитц. Сначала кажется, что слежка вызвана ревностью Арлезии, поскольку кавалерийский офицер ее любовник; но когда она входит, прерывая тем самым то, чем они заняты, становится ясно, что это вызвано ее любовью к сестре. Герой, типичное создание Стаупитца, сам стал жертвой чувственности: бездушный соблазнитель, невольно разбудивший чувства, которые в конце концов погубят его самого. Этих двух женщин он счел за прекрасную добычу, за двух благовоспитанных дурочек. Отдельные темы, многие интимные сцены публика могла счесть непристойными, в лучшем случае — нелепо-странными, но в основном и тем и другим. Запомнилась сцена, где Арлезия перебирает шелковое нижнее белье сестры, рассматривая каждую вещь отдельно и от этого возбуждаясь. В той сцене, где Арлезия своим появлением прерывает любовный акт между сестрой и офицером, последний намекает, что он с радостью может сделать одолжение обеим сестрам одновременно. Были и еще сцены того же сорта. Первое, что подумал Александр, что этот фильм никогда не будет показан.
