Дмитрий Бушуев - На кого похож Арлекин

…Закончив священнодействия с пыхтящим утюгом, я перенес своего брыкающего фавна в ванную, под душ. Капли дрожат у тебя на ресницах. Загипнотизированный сочной зеленью твоих глаз, я тоже встал под душ, не сняв рубашки и только что повязанного галстука. Ты сам помог мне раздеться, надел мой мокрый галстук на свою тонкую шею и скользнул горячим языком по моим соскам. Волны электричества пробежали по телу, а ты уже медленно приседал, скользя ладонями по моим мускулам, и, наконец, нашел губами свою главную игрушку, которую я всегда ношу с собой. Мы впервые открыли эти фантастические водные игры, хотя я ревновал тебя даже к воде, превращающейся в янтарь на загорелом бархате твоего тела. Я намыливаю своего румяного чертенка душистым гелем. Ты смеешься и выскальзываешь из моих объятий, вздрагивая от щекотки; радужные мыльные пузыри летают в лучах зимнего солнца, бьющегося в матовое стекло моей ванной комнаты. Наконец, завернув Дениса в огромное пляжное полотенце, несу его, спеленутого как мумия, в спальню, и мои мокрые следы на паркете горят на солнце как расплесканное золото. За завтраком мы сражаемся вилками за последнюю сосиску, и запросто бы съели друг друга, потому что только моим арлекинам известно, сколько тонн килокалорий мы сожгли за прошедшую ночь.

Я всегда завидовал твоему аппетиту и даже сравнил бы тебя с маленькой синицей, которая съедает за день столько же, сколько весит сама: Но зачем я пишу все это, для кого? Какая цель? Нет цели. Просто блуждающая звезда Андрея Найтова хочет быть замеченной и занесенной в длинный перечень других блуждающих звезд. Имя той звезде — «НАВСЕГДА ДЕНИС». Автобиографа можно обвинить в навязчивом эксгибиционизме, но грустный арлекин держит передо мной беспристрастное зеркало с опрокинутой чашей неба, где сверкают все наши ночи, полные яростного вина и огней. И сказано будет мне: «Сей человек и дела его». Ибо что мы ныне объявить стыдимся, тогда всем явно будет, и что мы здесь притворно не сокрываем, все-то там сожжет очистительный огонь. Посмотри вокруг, мой моралист — разве не в порнографическое время мы живем? Да, мы выбрали это время, и не сам ли ты пригубил с земными царями из чаши великой блудницы, одетой в багряное? Или ты не жил в нашем Вавилоне? Так знай же, что новое, огненное вино уже приготовлено, но лучше бы тебе его никогда не пробовать.

…Древний янтарь луны привлекает арлекинов; накинув зеленые плащи, они садятся на мотоциклы и разрывают ветхую ткань пространства.

Но откуда это инстинктивное и необоримое стремление все описать, классифицировать, разложить по ящичкам и составить каталог? Я изучал себя, но до сих пор отчетливо не определил свое отношение к миру, к Богу. Если и существует бес порока, то я не изводил его постами, молитвами и смирением, но вежливо воспитывал как трудного подростка с искалеченным детством. Денис, мой маленький инопланетянин, куда несет нашу утлую лодку, где секретная лагуна?

Нечто страшное произошло в Рождество. Страницы моего дневника мерцают огнем под этой датой, до сих пор я не могу вспомнить это без волнения. День тогда стоял просто сказочный, снежинки сверкали на белом вороте моей мягкой дубленки, зимнее солнце рефлектировало в хрустале искристого наста, ослепляло со звоном наледи и янтарных сосулек. День выдался звонкий, если еще вспомнить радостную перекличку колоколов над нашим Вавилончиком. Утром мы посмотрели скучнейшую индийскую мелодраму с яркими злодеями, положительными героями и смачными драками — надо заметить, что в этих наивнейших фильмах с заплетенными «вечными» сюжетами есть какая-то поразительная детскость и, как результат этого, убийственная достоверность — есть тот детский «меч правды», резко разделяющий добро и зло.

Днем мы пообедали в плавающем ресторанчике у речного вокзала, где традиционный бифштекс традиционно не поддавался традиционно тупому ножу. Солнечный зайчики прыгали по открахмаленной скатерти, и облака в иллюминаторе были похожи на ватных зверей, жестоко расстрелянных разрывными пулями. В благодарность за облака я щедро расплатился с заспанной официанткой, у которой лиловые варикозные вены просвечивали сквозь бронзовые колготки. Я почему-то опять вспомнил Алису, долго вертел в руках искусственный георгин, а ты примерял мои очки и смотрелся в ромбовидное зеркало с приклеенными бумажными снежинками — в этих очках ты был похож на белку, улетевшую на экзотические каникулы, особенно когда улыбался и показывал лопатки передних резцов. Портвейн почему-то благоухал жжеными перьями, и с каждым глотком все ярче загорались светильники в пустом зале. Но присутствовало отчетливое ощущение того, что вот-вот грянет веселая музыка и сотни арлекинов отразятся в ромбах зеркал, ночующих в своем вечном одиночестве. На набережной ветер трепал российский флаг над зданием вокзала, и мне подумалось тогда, что мне совершенно безразлично, какой над нами теперь будет флаг, потому что кончилась странная и, наверное, великая эпоха.

По дороге к храму мы молчали. Золотые глаза фонарей смотрели в ночь. Пустят ли в церковь карнавальную толпу моих арлекинов с вином и розами? Но и они идут поклониться нашему младенцу — трепетно и нежно. Я казался себе до смешного величественным и благостным, точно это меня сейчас облекут в золотые ризы и я начну священнодействовать, а Денис будет стоять рядом с длинной общей свечой. Мы вошли в храм Покрова Божией Матери через южные ворота. Здесь было надышано и тесно, паникадила мерцали в полумраке, и точно сквозь облако золотой пыли выплывал нам навстречу алтарь с праздничными одеждами священнослужителей; у восточной стены был высвечен уголок с деревянными фигурами Марии и Иосифа, младенец лежал в яслях, украшенных сухими полевыми цветами, трещали свечи, и яркая звезда в морозном окне была та самая, вифлеемская, остановившаяся над нами. В церкви у меня иногда появлялось предчувствие скандала, и я сам не знаю почему: На этот раз среди всей тишины действительно грянул гром, и земля едва не разверзлась подо мной, когда кто-то в толпе осторожно дернул меня за рукав. Я обернулся и увидел грубо слепленное лицо местного юродивого с влажными губами и ржавой щетиной. Он дебильно улыбнулся и показал мне забинтованный палец. Поначалу все это выглядело комично, но холод тихого ужаса обуял меня, когда дурачок шепеляво вымолвил, брызгая мне в лицо слюной: «А меня за содомский грех Господь разума лишил». Он тихо засмеялся и опять показал мне свой изуродованный палец. Слава Богу, Денис не расслышал этого убийственного кликушества, но мой праздник был окончательно испорчен. Кажется, даже стены задрожали от жуткого шепота. Но как он «вычислил» меня, этот слабоумный персонаж, как он не ошибся в венозной толпе рождественского народа? Какой сложный пасьянс, однако, разложился с поразительной точностью — уж я-то знаю, что коинцидентов не существует! Мне поставили шах как мальчишке, преувеличивающему свои таланты. Я сжимал в кармане вспотевшие банкноты и на выходе опустил их на нужды храма в железную копилку. Не откупишься!