Лина Дорош - Новые туфли хочется всегда
Победное выражение сошло с его лица окончательно.
– То есть вот так?
– Что так?
– Всё вчера? Сегодня уже ничего нет?
– А что-то должно было быть?
Он встал с кровати и подошел к окну. Потом вернулся и начал снимать рубашку, расстегивать брюки.
– Зачем ты снял рубашку? Что ты собираешься делать? – я прижалась к стене и натянула одеяло до ушей.
– Жарко.
– И что? Выпей еще воды.
– Не помогает.
– И что, ты собираешься голым по комнате ходить? Это не прилично.
– Я под одеяло залезу.
– Так тебе же совсем жарко станет!
– Я потерплю.
– А зачем терпеть?
– Вот и я думаю – незачем. Заодно хочу кое-что проверить.
– Что проверить? Под одеялом ничего нет! Только я!
– Вот я и хочу проверить, когда ты врала: вчера или сегодня, – он уже забирался под одеяло.
– Ты, ты, ты…
Когда мы вышли вечером к ужину, то увидели, что Чука и Гека стало больше. Теперь за столом их сидело трое братьев-близнецов. Я не удержалась и спросила у Матвея:
– Неужели почкованием?
Он посмотрел на меня с укором:
– А вот они к тебе относятся хорошо.
– А что? Я вообще боюсь не снести восхищения! Утром двое – вечером уже трое. Взрослых. А бабы маются: рожают, растят!
– Секрета не знают, вот и маются.
– Интересно, а так вот, с секретом, только мужчины появляются или и женщину можно?
– С нашим секретом – всё можно, и женщину тоже, – Матвей сделал знак рукой, и новоявленный костюм направился к нашему столу.
– Ага, понятно, сам секрет мне сейчас не узнать.
– Правильно, не узнать.
Парень поздоровался и передал Матвею конверт.
– Ну что, гонец, какие вести ты нам принес?
– Матвей Михалыч, Вы же знаете, нам не положено.
– Ладно, Тимур, тебя покормили?
– Ага, спасибо.
– Тогда подожди с парнями, пока читаю.
– Понял, – Тимур присоединился к своим собратьям.
– Это кто ж у вас такой поклонник Гайдара?
– Да есть один, который всеми секретами управляет.
– Вот мне еще интересно, он многое прочитал и среди всех выбрал Гайдара или же Гайдара прочитал, потому его и выбрал?
– Я отвечу и смогу читать?
– Конечно!
– Скажу только то, что знаю наверняка. Он еще любит читать сказку «Кот в сапогах» Шарля Перро и «Укрощение строптивой» Шекспира.
– Из них, конечно, Гайдар ближе к жизни, а то грозило бы парням быть Маркизом Карабасом, Людоедом и Котом или Петруччо, Гортензио и Бьонделло или еще…
– В оригинале.
– Что в оригинале?
– Он их читает в оригинале. Не может найти перевод, который удовлетворил бы его полностью.
Мне пришлось уняться. Матвей начал читать. На его лице ничего не отражалось, но я поняла, что ему пора ехать. Он положил письмо обратно в конверт и стал постукивать им по столу. Я обхватила его руку, положила голову на плечо, набрала побольше грусти в голос:
– Спасибо, – поскребла ногтями по рубашке там, где должно было прятаться сердце.
– За что? – он положил свою руку поверх моей.
– Что отучил врать. Я теперь буду бояться. Я так теперь буду бояться, у-у-у-у-у-у-у… И никогда не буду врать.
– Это хорошо.
– Ага. Поедешь прямо сейчас?
– Ага. Ты поедешь со мной?
– Если ты полетишь из Парижа, то да.
– А если нет?
– Тогда я не знаю, как жить дальше.
– Кому?
– Мне бы с тобой…
– До Парижа?
– Ага.
– Почему?
– У меня там еще остались дела.
– Не врешь?
– Не-а.
– Какие дела?
– Волосы отрастить, маме позвонить.
– За этим, конечно, только в Париж.
– Да, только туда.
– А потом ты прилетишь ко мне?
– А потом будет суп с котом.Глава 9. Важно. Старый седой негр
Знаете, как выглядят щемящие воспоминания о хорошем сексе? Я это видела. В ночном кафе играла музыка. Конечно, джаз. Конечно, саксофон. Конечно, негр. Седой немолодой негр играл на саксофоне джаз. Он не открывал глаза. Играл без усилий. Мышцы на лице казались вовсе расслабленными. Откуда брался этот сильный звук – загадка. Сакс играл сам. Явно, что в данном случае «Сакс» – это было женское имя. Они целовались. Их невозможно было разнять. Они сцепились. Без остервенения. На них невозможно было смотреть, но и оторвать от них взгляд тоже было невозможно. Они не играли. Они купались в нежности. Они вспоминали обнявшись. В их музыке не было энергии действия, они не зажигали. В их музыке была энергия прошлого. Энергия воспоминаний. Того, что было. И было хорошо. Того, что грело. Тогда. И сейчас. Он не сожалел. Она тоже. Ни о чем. Играя, они не грустили о том, что не источают секс, что чего-то не успели, что сейчас им что-то не доступно или доступно не так, как раньше. Он был доволен. Она тоже. Всем. Всем, что имеют сейчас. Всем, что имели когда-то. Что имели когда-либо. Они с удовольствием вспоминали. Им было хорошо. И мужчины, те, что сидели за столиками, те, что сейчас были молоды и обнимали красивых женщин, эти мужчины завидовали старому седому негру, держащему в руках Сакс. Всего лишь сакс. И женщины, те, что были молоды и красивы, те, кого обнимали молодые мужчины, эти женщины завидовали сейчас тем, совсем уже немолодым дамам, с которыми через свой сакс не-словами разговаривал старый седой негр. Никто в зале не танцевал. Пока играли старый седой негр и его Сакс, никто не танцевал. И после его ухода еще какое-то время никто не танцевал. Никто даже не вставал из-за столиков…
Я ушла вскоре после. После того, как старый седой негр закончил играть. Я сидела очень удобно – за столиком возле выхода. Я была одна.
Это был второй или третий вечер после того, как самолет с Матвеем улетел домой. Уже шел второй или третий день после, а у меня всё еще было время, когда он вот-вот должен улететь. Для меня он всё улетал и улетал. Как-то заело мозг на одном моменте. Вот только что самолет улетел домой. И опять. Вот только что самолет улетел домой. И опять. Вот только что самолет улетел домой. И опять… Он всё улетал и улетал. А я продолжала фиксировать этот момент в мозгу: вот только что самолет улетел домой…
Раздался телефонный звонок. Позвонил Чук и сказал:
– Это Чук. Здравствуйте.
– Здравствуй, Чук.
– Наталья, Вы, пожалуйста, позвоните Матвею Михайловичу…
Я отметила, что отчего-то Чук говорит «Михайлович», проговаривая отчетливо все звуки, включая «й», хотя раньше говорил не столь подробно. Раньше он говорил «Михалыч». Видимо, что-то случилось.
Я слушала, а он начал сбивчиво объяснять:
– Дальше мы прилетели. В первый день, когда мы прилетели, он, ну, Матвей Михайлович, был в отличном настроении. Все, ну, подчиненные, дивились.
– Что делали, простите? – я не поверила ушам, Чук явно не в себе, если из глубин его мозга всплывают такие слова как «дивились».
– Удивлялись очень, ну, в смысле радовались. Вот, а на следующее утро он, ну, Матвей Михайлович, пришел таким злым! Никогда мы, ну, подчиненные, его таким не видели.
