Грезы Афродиты - Фокс Алексис Джей
Эмили мгновенно растерялась от столь непривычной любезности, а затем медленно, будто ожидая подвоха, прошла внутрь и присела.
— Немного остыл… — Лукреция подвинула чашку кофе на край столешницы. — Бразильский. — Она встала рядом и оперлась ягодицами о стол.
Эмили с удивлением взглянула на Лукрецию, а затем на любимый напиток.
— Это точно мне? — Она непроизвольно вдохнула блаженный аромат свежесваренного эспрессо.
— А ты как думаешь? — в своей пугающей холодом манере спросила Лукреция.
— Но…
— Как тебе удалось? — нетерпеливо перебила Лукреция, листая что-то в смартфоне. — Как ты попала в элиту «Афродиты»? — Она показала снимок, на котором Эмили выходила из джипа у своего подъезда.
Это фото… Это отражение нахлынувшего через экран страха, что в ту же секунду проник в Эмили. Он буквально сливался с ней воедино и целиком подчинял. Шел незримым катком по ее истлевшей надежде на то, что никто не узнает… не догадается, что она была в клубе и чем там занималась. Особенно сейчас, когда она твердо решила со своим расследованием завязать. Жуткий стыд и предчувствие того, что ее теперь все будут считать шлюхой, добивали последние остатки самообладания, заставляли отчаянно паниковать.
— Пожалуйста, только не рассказывайте никому! — Эмили тут же вскочила со стула и вцепилась в плечи Лукреции. — Я просто хотела сама… сама все узнать. Я знаю, что могла вас подставить. Знаю, что не должна была так делать…
— Руки… — тут же изменилась в лице Лукреция.
Эмили моментально одернула себя и опустилась на стул.
— Я просто хотела доказать… — Она виновато склонила голову.
— Что, Уайт? Что я не права? Что ошиблась? Это? Это ты хотела доказать? — Лукреция давила ледяным взглядом.
Эмили неуверенно кивнула.
— Не увольняйте, пожалуйста. — Она чувствовала, что от страха не может сдержать слезы.
— Как ты попала в элиту? — повторила свой вопрос Лукреция.
— Я не… — стесняясь правды, теребила пальцы Эмили.
— Уайт?!
— Я не понимаю, про какую элиту вы говорите, — пробубнила под нос Эмили.
— Простых смертных там до дома не довозят. — Понимая, что давление сейчас не лучшая стратегия, Лукреция медленно отошла от стола и села в кресло. — В общем, не суть. Но я должна сказать тебе, хоть это и нелегко…
— Прошу, не надо, я вся в долгах. У меня, кроме этой работы, ничего нет, понимаете? Ничего совсем нет… — испуганно умоляла Эмили. — Ничего…
— Я ошиблась в тебе. — Лукреция вальяжно откинулась на спинку велюрового кресла и закурила длинную сигарету.
— А? — Эмили, округлив глаза, уставилась на начальницу.
— Я про целеустремленность и смелость. — Та медленно выпустила изо рта ровную струйку дыма.
— Так я… — Эмили вытерла под очками одинокую слезинку. — Вы меня не увольняете?
— Я дам тебе должность редактора и авторскую колонку. Но… — Лукреция наклонилась к ней, затмевая аромат кофе смесью парфюма и табачного дыма.
Слова начальницы мощной волной ударили по сознанию Эмили, но моментально разбились о твердые рифы сомнений. Об эти наросты из ошибок и страхов, что намертво склеились с ее существом и, не щадя, вызывали уныние.
— Ты вывернешь это логово наизнанку. Обличишь! Сотрешь в порошок этот гадюшник и доведешь работу Джоанны до конца! — В глазах Лукреции заискрилось яростное предвкушение победы. — Считай это своим экзаменом, — спокойно добавила она и, сделав глубокую затяжку, вновь откинулась в кресле.
— А тот, кто фото делал? Почему он не займется этим? — не могла побороть свои страхи Эмили.
— Флетчер? Во-первых, он просто фотограф, во-вторых, его не пускают в клуб. Он лишь узнал тебя и проследил до дома.
— Просто… — Эмили посмотрела на остывшую чашку кофе. — Я, вероятно, больше не смогу туда пойти, мэм.
— Ты видела своих коллег? — перевела тему Лукреция.
— К чему вы это?
Та задумчиво взглянула в окно.
— А ты присмотрись. Безвольные овощи, покорно плывущие по реке жизни… Без перспектив, без амбиций. Приходят, пишут, уходят. — Взгляд Лукреции потяжелел, и она с отчаянием вздохнула. — И так снова и снова. Вот хоть бы кто ослушался, проявил самостоятельность. Хоть бы кто показал хватку! Настоящую! Понимаешь? Живую такую хватку! — Она крепко сжала кулак и повернулась к Эмили. — Но им это не надо… — Главред журнала снова уставилась в окно. — Тыквенный латте, бейсбол, дети, семьи — вот что их интересует. Но не работа, не эта страсть к правде и разоблачениям… Не она. Сраные хипстеры…
Лукреция расстроенно открыла ящик стола и, достав оттуда бальзам, жадно отпила половину.
— Но ты не такая… — сделав еще глоток, Лукреция, морщась, закрутила крышку. — Иди думай. Пройдись, если надо. К вечеру жду верное решение.
— Мне же работать надо, некогда гулять.
— Пироги твои никуда не убегут. А там, Уайт, там судьбы ломаются. И в твоих силах этому помешать. — Лукреция устало потушила сигарету. — Судьбы, понимаешь?
Эмили вновь посмотрела на холодную чашку с бразильским кофе и, неуверенно кивнув, пошла на выход.
— Не такая ты. Запомни эти слова, Уайт, — вдогонку крикнула Лукреция и, услышав стук закрывшейся двери, подошла к окну. С новой надеждой улыбнулась сбежавшему из плена туч солнцу и опять закурила.
Тьма на полотне буквально окутывала, всасывала в себя тлеющие огоньки надежды, что из последних сил пытались сохранить свое яркое пламя на темно-синем небосклоне, и грозными волнами разбивала их о пустоту. Билл, словно статуя, окруженная белыми стенами, стоял у главной экспозиции Музея современных искусств и упирался взглядом в «Звездную ночь» Ван Гога.
— Может, все-таки на Анну обратишь внимание? — К Биллу подошла его мать — Анжелика Свифт. Ухоженная и элегантная леди пятидесяти пяти лет с короткой русой стрижкой. В вечернем зеленом платье с разрезом, красиво обрамляющим ее длинные ноги, она встала рядом и, недовольно посмотрев на картину, пригубила из фужера шампанское.
— Не до нее, — пробурчал Билл, продолжая всматриваться в отражение своей души.
— А я говорю, взял и подошел к ней. Не для того отец устраивал это мероприятие, чтобы ты тут мазню разглядывал.
— Это Ван Гог.
— Отца не подводи, я сказала.
Нельзя сказать, что Билл не любил семью, наоборот, он очень тепло относился и к матери, что всегда холила и лелеяла его, и к отцу, давшему все — статус, деньги, возможности, покровительство. Но свободу… свободу он любил еще больше и наотрез отказывался принимать участие в этой его политической игре, ставкой в которой было место в нижней палате Конгресса. К слову, и Анна не была ему отвратительна, наоборот — женственная, умная, аристократичная блондинка. Немного худощавая, высокая, с длинным, как ему казалось, носом, но в ее случае этот изъян скорее украшал и придавал шарма, нежели отталкивал. А вот обязательство вступить с ней в брак ради
