Мартышка для чемпиона (СИ) - Коваль Алекс

— Сенечка, мальчик мой, — на нервном выдохе, — на правах матери я ответственно заявляю, что играл ты сегодня просто из рук вон плохо! Что у тебя случилось? Рассказывай.

— Спасибо, ма, за объективную оценку, — посмеиваюсь, переключая связь на динамики в салоне и заводя движок. — Да, тебе тоже привет, — жму на газ, трогаясь с места. — Я тоже сильно соскучился. И с чего ты решила, будто у меня что-то случилось?

— Что за глупый вопрос? Я твоя мать. Я тебя девять месяцев под сердцем носила, мучилась рожала и все детство разбитые коленки целовала. Садик, школа, первый выход на лед, первый поцелуй, и первые, прости господи, отношения! Я знаю тебя, как облупленного, Арсений. И сегодня на тебя было больно смотреть. Почему у тебя такой потухший взгляд, сынок.

— Потому что у оператора трансляции руки не из плеч растут, мамуль. Веришь?

— Разумеется, нет. У тебя неспокойно на душе. Я чувствую. Где ты сейчас?

Мама такая мама. От этого на той самой душе, на которой и правда неспокойно, становится теплее. Какой бы временами взбалмошной, тревожной, шебутной, назойливой и упрямой родительница не была, но очень часто в жизни именно ее поддержка и советы давали мне стимул идти дальше. Не отпускать руки. Не сдаваться. Биться и сражаться за свое уютное место под «спортивным солнцем» до победного.

Так может, и сейчас… ну, не знаю. Поехать и рассказать матери про нас с Обезьянкой? Обтекаемо. Без подробностей. В общих чертах. Чисто по фактам. Очевидно ведь, что мне нужен совет, потому что один я уже не вывожу характер этой невероятно упрямой женщины!

Конечно, Ирине Георгиевне дай только повод думать, будто у меня появилась потенциальная девушка, как слово «внуки» станет фигурировать в девяносто девяти процентах наших разговоров. Пугает ли меня это? Пожалуй. С другой стороны, не впервой. Переживу.

— Сеня, сынок, ты тут?

— Да, прости, отвлекся на дорогу.

— Сколько раз я тебе говорила не разговаривать за рулем? Знаешь, сколько в мире за год происходит ДТП по причине невнимательности водителей? Страшные цифры! Так что, где ты?

Да, и прыгать с темы на тему мама у меня умеет мастерски!

— Только отъехал от ледового, ма. Поэтому, собственно, и набрал. Хотел напроситься к вам с папой на ужин. Ну, знаешь, вдруг у тебя случайно окажется в холодильнике тарелочка моего любимого борща и пирожки с капустой? Жуть, как соскучился по домашней еде.

— Что значит напроситься? Двери нашего дома открыты для тебя в любое время дня и ночи. Конечно, приезжай. Как раз вчера наварила огромную кастрюлю борща, который твой отец не ест. Но вот пирожки не обещаю, малыш.

— Плохо, — нарочито тяжело вздыхаю в трубку. — Пирожков бы…

На матушку это действует моментально.

— Сенечка, — виновато интересуется родительница, — а мне потом врачи вашей команды никакой штраф не выпишут? Что я их звезду калорийным ужином накормила? У вас же там эти, как их? Договоры…

— Контракты, ма, — улыбаюсь я, — и нет, не выпишут. Мы им просто не скажем, да? — шепчу заговорщицки. — А завтра я усиленно потренируюсь в зале и твоих пирожков и след простынет.

— Обещаешь?

— Разве я когда-то тебе врал?

— Принято, — по-деловому серьезно бросает матушка в трубку. — Пошла заведу тесто.

Я прощаюсь с родительницей, обещая быть у них с отцом часа через два, и отбиваю вызов. Прибавляю громкость на медиа-консоли, как раз когда там во всю мощь долбят барабаны, и решаю в коем-то веке пустить все на самотек и хотя бы один вечер ни о чем не париться. Если придется к слову, расскажу про Царицу. Если нет, значит, так оно и надо. Отличное, взрослое, взвешенное решение, по-моему?

Однако это не отменяет дурацкого рефлекса, при котором стабильно раз в десять минут рука тянется, чтобы проверить мессенджеры на наличие новых сообщений. И все дерьмо ситуации заключается в том, что абонент с именем «Царица» упрямо молчит. А я все ближе в своих мыслях подступаю к тому, чтобы переименовать ее в «Коза». Разумеется, добавив в конце красное сердечко. Куда же без него?

Глава 31

Сегодняшний день был одним из самых сложных и ужасных дней в моей жизни! Все почему? Потому что самая страшная борьба может быть только с самой собой. Когда твои «я» и «я» ожесточенно бьются, и ты априори не можешь занять одну сторону. Тебя кидает, как маятник, от «я никуда не пойду» до «а почему бы и нет», и ты по десять раз на дню меняешь свое решение, неимоверно раздражая саму себя за свою трусость.

Честно, я была уверена, что к вечеру свихнусь окончательно!

Но я пыталась. Правда. После ухода Бессонова, пройдя все стадии от отрицания до принятия, я попеременно то злилась на себя, на него, на нас, то расстраивалась. Расстраивалась от того, что даже в таких элементарных отношениях (казалось бы, это же просто секс!) все снова пошло по одному всем известному месту. Ничего не клеилось. Ничего не получалось.

Я провела целый день с тяжелой головой и в прострации, с тихой щемящей болью в сердце. Потому что совестно было. Потому что слова этого засранца в голове, как на повторе, крутились. Мол, Марта, ну и чего такого страшного, если ты просто появишься на игре? Жизнь от этого не остановится. Вселенная не схлопнется. Зато одному очень хорошему человеку будет очень приятно!

И тут же ругала себя за мягкосердечие, ведь даже сейчас Бессонов не дал мне никакой конкретики. Ни по поводу нас. Ни по поводу его отъезда. Ни по поводу того, что скажут на мое появление на игре люди. А что должна буду сказать им я? Увы, я не обладаю способностью мимикрировать в любой непонятной обстановке, сливаясь со стенами. Меня заметят. Меня будут спрашивать. Я должна буду что-то отвечать. Вот только что? Хэй, да мы просто спим вместе, ничего серьезного, девчат! Так что ли? Бре-е-ед!

Нет, я, конечно, понимаю, что Арсений — человек медийный и ему глубоко фиолетово, кто и что подумает, но я-то… я-то нет! Я просто Марта. И мне просто нужно было хотя бы парочку добрых, ласковых, успокаивающих слов. Хоть чуть-чуть. Капельку! А не налетать с порога, агрессивно продавливая свои желания. А то что получается? Он захотел, а я должна послушно сложить лапки и подчиниться? Это. Так. Не. Работает. Блин!

В общем, с таким трудом мне не давалось еще ни одно решение в моей жизни. И я не помню, в какой момент сломалась. Но я ведь собралась! Погуляла с Питти. Привела себя в порядок. Сделала красивую укладку. Накрасилась. И ровно за час до матча вышла на станции метро рядом с ледовым. Знали бы вы, как безумно стучало мое сердце!

За тридцать минут до начала игры я стояла у входа во дворец. Пристроившись в хвост приличной очереди, крепко прижимая к себе новенький игровой свитер с номером «сорок четыре» и фамилией этого дьявола. Кусая губы в кровь, я пыталась унять дрожь в руках и серый шум в ушах. Получалось плохо. Очередь двигалась быстро, и каждый последующий шаг, что приближал меня к турникетам, давался все сложнее. Словно все мои страхи опутали ноги, подобно кандалам, прибивая своей тяжестью к земле.

Особого ужаса нагоняло и то, что народу было много! Толпа галдела и шумела, предвкушая классный матч. Женщины, мужчины, парни, девушки, дети. В свитшотах, с шарфами, шапками или кепками в черно-желтых цветах команды — для истинных фанатов хоккея игры плей-офф были настоящим праздником.

А для меня серьезным испытанием на выдержку…

Испытанием, которое я провалила.

Когда я оказалась в паре метров от «проходной», моя паника достигла своего апогея. Мне поплохело настолько, что на доли секунды потемнело в глазах и почудилось, будто меня вот-вот накроет обмороком. Так резко стало душно и точно, что, покачнувшись, я развернулась и вышла из толпы, покидая очередь.

Я сдалась.

Да, я трусиха.

Да, я слабачка.

Считайте, как хотите! Но Бессонов не имел никакого права давить на жалость и просить меня прийти на его игру, тем более оставляя меня в таком «подвешенном статусе»!