Волшебная нить (СИ) - Ольга Тартынская
Лев Бронский."
Дописав записку, Левушка задумался. Он не знал адреса Шеншина. Как же подписать? Свернув бумагу, он надписал адрес трактира Нефедова, в котором и разыгрались боевые действия. Еще раз постучав, Левушка велел дежурному передать письмо по назначению. К сему присовокупил найденную в кармане полтину денег.
Едва стихли шаги дежурного, за ним явились с приказанием подняться в кабинет директора. Возле двери кабинета топтался несчастный Тихон. Он возрадовался, завидев своего питомца целым и невредимым. Лев ободряюще подмигнул ему и вошел в кабинет.
Добрейший Семен Антонович Пошман принял Бронского с участием. Он велел принести горячего чаю, усадил воспитанника за стол и сам уселся напротив.
- Его высочество принц Ольденбургский поручил мне вынести вам приговор.
Бронский замер, не донеся стакана до рта.
- Пейте, пейте, голубчик! - махнул рукой Пошман. - Петр Георгиевич распорядился отправить вас подальше от соблазна, домой, под опеку отца.
Левушка поставил стакан и опустил руки.
- Меня изгоняют из Училища? - дрогнувшим голосом спросил он.
- Вовсе нет, - Пошман улыбнулся. - Однако чтобы ваша история забылась, надобно дать время. И вам тоже охладиться не лишнее. Итак, возьмите планы лекций и уроков, нужные пособия и до сентября отправляйтесь в свою вотчину. Я полагаю, арест послужил вам хорошим уроком. Право?
- Да, ваше высокородие.
Пошман удовлетворенно кивнул. Он поднялся, давая понять, что аудиенция окончена. И, когда Левушка готов был идти и ждал распоряжения, Семен Антонович добавил:
- И помните, сударь, для чего вы здесь. Отечеству нужны благородные и честные служители закона. Помните параграф первый Устава: "Училище учрежденодля образования благородного юношества на службу по судебной части". Вас нарочно избрали из богатых семей, чтобы не искали выгоды и не брали взяток. Голубчик, - в голосе Пошмана появилась особая доверительность, - наше отечество гибнет от судебной волокиты, взяточничества и неправосудия. А вы черт знает чем занимаетесь!
Бронский в этот момент готов был присягнуть, что больше никогда, никогда не опорочит звание воспитанника Императорского Училища правоведения! Однако Пошман не требовал этого. Он добродушно потрепал юношу по плечу и пожелал:
- С Богом!
9.
Подошла суббота, и Марья Алексеевна по сложившемуся распорядку ждала от Базиля доклада. Тот сделался неаккуратным с некоторых пор. Бывало не раз, что пропускал недельный отчет, тогда Марья Алексеевна терялась и путалась в своей бухгалтерии. От ее внимания ускользало что-то важное, она чувствовала это инстинктом. Ох, не пожалеть бы о том, что она вернула Василию Федоровичу доверенность на управление имением!
Марья Алексеевна раскрыла окно, и в комнату ворвался майский упоительный аромат сада, к которому примешивались запахи скотного двора, кухни, свежеоструганного дерева, парной земли. Бабы разбивали и засаживали огороды, по двору сновала кухарка из погреба и обратно. Небо сияло бесконечной синевой, но Марья Алексеевна чувствовала, что все готово перемениться в природе. Она вздохнула полной грудью и собралась уж сесть за стол, однако не было сил оторваться от весенней картины, рисующейся из окна. Отчего-то подумалось: а не поехать ли в город и не купить ли что-нибудь на лето Кате. Да и себе...
Марья Алексеевна вдруг размечталась. Она вспомнила, как с маменькой бывало по весне ходили в лавки на Кузнецком мосту, пересматривали новые ткани, выбирая себе материал на платье. А потом мадам Шальме из модного дома шила им хорошенькие наряды. А какие шляпки продавались на Кузнецком! А чулочки, башмачки, кружева! Бедняжка тяжело вздохнула, вспоминая роскошь модных московских лавок. Она посмотрела на свое отражение в раскрытом окне.
- Боже, в кого я превратилась теперь? - прошептала с горечью бедная женщина.
Потрепанный чепец, вылинявшее, старое платье без воротника, застиранный передник, грубые фильдекосовые чулки. В голой шее, сохранившей стройность, видится нечто сиротское... Разве хозяйка имения не может себе позволить обновку к лету? А Катя, ее единственная дочь? Бедняжка молчит, но маменька чувствует, как невыносимо для нее нищенское существование и отказ от того, что юной особе просто необходимо весной: от нарядов.
Да, денег всегда нет! Так выкрикнула ей тогда Катя? Марья Алексеевна открыла ящик комода, достала шкатулку и пересчитала ассигнации. Деньги предназначались на хозяйственные нужды. Однако это бездонная пропасть! Что случится, если немного уйдет в другом направлении?
Марья Алексеевна высунулась из окна. Увидев во дворе Василису, крикнула ей:
- Василий Федорович не вернулся?
- Куды, матушка, теперь его до ночи не жди! - ответила нянька.
Что ж, без отчета Василия Федоровича она только время потеряет! Все к лучшему. Марья Алексеевна поспешила в комнату Кати. Она застала дочь за работой. Катя готовила Наташе подарок к свадьбе: вышивала белым шелком тонкое покрывало.
- Собирайся душенька, едем в город!
Катя удивилась:
- В город? Для чего?
- Увидишь! - многозначительно улыбнулась Марья Алексеевна. - Собирайся.
Она в веселом расположении духа выскочила во двор и велела Фомичу готовить лошадей. Не слушая его привычного ворчания, заглянула в каретный сарай. Василий Федорович, как всегда, забрал английскую коляску. Марья Алексеевна осмотрела старые экипажи, еще не чиненые по весне. Крытые никуда не годились, пришлось выбрать легкую бричку, купленную Василием Федоровичем давеча на аукционе. Для чего куплена, Норов не сказал. Хозяйка распорядилась выкатить ее, помыть и впрячь в нее лошадей.
Пока суть да дело, успели выпить чаю. Катя с любопытством поглядывала на Марью Алексеевну, но не задавала вопросов. Веселость маменьки передалась и ей. Не подпортили настроение и сборы, хотя было чему огорчиться. Старая шляпка вылиняла еще больше, цветы на ней растрепались, кружева оборвались. Катя вовсе оторвала и цветы и кружева. Платье и мантилька выцвели и обносились. Девушка порылась в комоде, потом они вместе с Марьей Алексеевной сунулись в старые сундуки, стоявшие у маменьки в комнате. В сундуке, хранившем еще приданое бабки отца, нашлись нарядные косынки и цветные платки. Ими-то и украсили себя мать и дочь.
Да как славно вышло: Кате к ее серым глазам подошел кашемировый платок небесного цвета с серебряной нитью. Марью Алексеевну весьма оживила газовая косынка цвета утренней зари, зашпиленная на груди. К шляпкам были приколоты искусные цветы, добытые в старых сундуках и тщательно расправленные и отглаженные. Подобранные по цвету, они смотрелись как живые. Но более всего взволнованных женщин красили сияющие глаза и радостные улыбки.
- Истинные невесты! - ахнула Василиса, когда они вышли, чтобы сесть в бричку. - Куда едете-то, голубки, что барину сказать, коли вернется?
- Ничего не говори! - отмахнулась Марья Алексеевна. - Или скажи, что по делам в уездный город!
На козлах
